Похищение Энни Торн

У родителей не должно быть любимчиков. Еще одна часто повторяемая людьми глупость. Разумеется, у родителей есть любимчики. Это в человеческой природе. Это тянется еще c тех времен, когда не все дети выживали. Родители больше любят того ребенка, который сильнее. Нет смысла привязываться к тому, который может умереть. И, будем честными с самими собой, некоторых детей просто легче любить.

У наших родителей любимицей была Энни. И их вполне можно было понять. Она родилась, когда мне было семь. К тому времени я уже давно перестал быть хорошеньким младенцем. Я превратился в серьезного тощего мальчишку в грязных шортах с вечно разбитыми коленками. Я больше не выглядел милым и даже не мог компенсировать это игрой с отцом в футбол в парке или походом с ним на игру «Форест». Я предпочитал сидеть дома, читая комиксы или играя в компьютерные игры.

Это огорчало отца и раздражало маму. «Пойди подыши свежим воздухом!» – орала она. Даже в семилетнем возрасте я не понимал, что люди находят в этом самом свежем воздухе, однако неохотно повиновался и выходил на улицу, где неизбежно во что-нибудь вляпывался, приходил грязный и получал очередную порцию криков.

Неудивительно, что мои родители очень сильно хотели еще одного ребенка: чудесную маленькую девочку, которую они могли бы наряжать во все розовое и кружевное и которая не вырывалась бы, когда они ее обнимали.

Тогда я еще не понимал, что мои родители уже долго пытались зачать второго ребенка. Моего младшего братика или сестричку. Словно это был какой-то подарок или награда. Я не был слишком уверен, что мне нужен брат или сестра. У моих родителей уже был я. Еще один ребенок, по моему мнению, был лишним.

И рождение Энни моих сомнений не развеяло. Ее похожее на розовое пятно странное сморщенное личико выглядело как лицо инопланетянина. Казалось, она способна лишь спать, гадить и плакать. Ее пронзительные вопли постоянно будили меня по ночам; глядя в потолок, я жалел, что родители не купили мне собаку или даже золотую рыбку.

В первые несколько месяцев я пребывал в состоянии апатии, не испытывая к маленькой сестренке ни любви, ни неприязни. Я никак не реагировал даже тогда, когда она мне что-то булькала или сжимала мой палец так, что он, казалось, вот-вот начнет синеть, в то время как мама ворковала или визгливо орала отцу: «Неси чертов фотоаппарат, Шон!»

Если Энни пыталась ползти за мной – я ускорял шаг, если она касалась моих вещей – я немедленно уносил их. Я не был злым, я был просто безразличным. Я не ждал ее и потому не понимал, с чего это я должен обращать на нее внимание.

Так продолжалось до тех пор, пока не начался двенадцатый месяц ее жизни. Незадолго до своего первого дня рождения она начала ходить и лепетать что-то, похожее на слова. Внезапно она перестала выглядеть как младенец и стала походить на маленького человечка. Это было уже интереснее. Она даже была забавной, со своим бормотанием на одной ей понятном языке и нетвердой походкой старика.

Я начал играть с Энни и даже пытался с ней разговаривать. Когда она начала пробовать подражать мне, у меня в груди возникло странное чувство. Когда она глядела на меня, лепеча «Джоуи, Джоуи», мой живот наполнялся теплом.

Она везде за мной ходила и повторяла все, что я делал; она смеялась, когда я строил ей смешные рожицы, внимательно слушала меня, когда я рассказывал ей вещи, которые она даже не могла понять. Когда она плакала, одного моего прикосновения было достаточно, чтобы успокоить ее: ей так хотелось порадовать своего старшего брата, что она немедленно забывала обо всех своих детских горестях.

Меня никогда до этого так не любили. Даже мама с папой. Нет, они, разумеется, любили меня. Но они не смотрели на меня с тем безграничным восхищением, с которым на меня смотрела маленькая сестренка. Никто не смотрел. На меня чаще всего смотрели с жалостью или презрением.

В детстве у меня было не слишком много друзей. Я не был застенчивым. Я просто, как сказала родителям моя учительница, был необщительным. Полагаю, я просто находил других мальчишек, с их дурацкими развлечениями вроде лазанья по деревьям и драк, скучными и глуповатыми. Я прекрасно себя чувствовал в одиночестве. Пока не родилась Энни.

Когда моей сестренке исполнилось три, я купил ей на сэкономленные карманные деньги куклу. Она не была особо дорогой, вроде тех, которые можно купить в магазинах игрушек и которые издают звуки и писаются. Она была одной из тех игрушек, которые мой отец назвал бы базарными подделками. По правде говоря, ее ничего не выражавшие голубые глаза и сжатые губы придавали ей несколько жутковатый вид. Но Энни эту куклу просто обожала. Она везде таскала ее с собой и даже спала, прижав ее к себе. По какой-то причине она назвала куклу Эбби-Глазки. Вероятно, виной тому было неверно расслышанное имя.