Похищение Европы

Тогда же и с той же целью адмирал Хорти заменил и премьер-министра. Вместо прогерманского персонажа Ласло Бардоши эту должность занял консервативный политик Миклош Каллаи, имеющий такие же убеждения, как и генерал Надь. Единственное, что его заботило – сохранить территориальные приращения, которые Венгрия заимела с легкой руки Адольфа Гитлера, ведь в результате германских подачек территория страны увеличилась вдвое. А вот с этим было туго; представители ограбленных Венгрией стран вступили в союз с СССР еще раньше и теперь требовали восстановления своей территориальной целостности. Так что здесь получается трудноустранимый конфликт интересов, тем более если венгерская армия отметилась на этих территориях различными зверствами против мирного населения (как, например, в Воеводине).

Помимо отсутствия энтузиазма в войне против СССР, генерал Надь и премьер Каллаи отличались тем, что старались смягчить положение венгерских евреев. Это благодаря им в Будапеште так и не возникло еврейское гетто, а венгерских евреев не посылали в лагеря уничтожения и на принудительные работы за пределами Венгрии. За это генерал Надь, например, получил прозвище «еврейский лакей», а прогерманские круги в армии развили бурную деятельность, склоняя адмирала Хорти к его отставке. Но тут «Аннушка пролила масло» – и на свержение неугодных министров у тех самых прогерманских сил не осталось времени. Счет шел даже не дни, а на часы, которых у сторонников пронемецкой ориентации уже не было.

Разумеется, Ференц Салаши, как только получил власть, подписал указ об отставке правительства, но после его смерти с этим указом мертвого диктатора никто не стал считаться. В результате Миклош Каллаи так и остался премьер-министром, а Вильмош Надь – военным министром, несмотря на то, что они де-факто уже находились по другую сторону фронта. Но это был только частичный успех консервативных сил. Советское командование не стало вести с сохранившим свою должность министром никаких переговоров, за исключением обсуждения условий прекращения огня и мирного разоружения остатков венгерской армии. Войну, которая идет уже почти два года, не остановить росчерком пера напавшей стороны. Мол, в Москву мы уже доложили, ждите результата. А мы люди военные, у нас приказ – нам воевать надо. А кто будет оказывать нам вооруженное сопротивление – пусть пеняет на себя… Одним словом, генерал Ватутин озвучил венграм все то же самое, что и в свое время адмирал Ларионов сказал итальянцам. Те прониклись и притихли, ибо Красная армия была грозна, а судьба итальянского короля, не внявшего предупреждению, и продолжившего сопротивление, была еще у всех на слуху.

Впрочем, дело было сделано, приказ военного министра зашифровали и передали в войска по радио. А дальше все зависит от того, каковы в данной части настроения командира и подчиненной ему солдатской массы. Поголовной капитуляции или прекращения огня не ожидалось, но градус сопротивления должен был изрядно упасть; а небольшое количество непримиримых, если оно перестанет прятаться в основной массе солдат и офицеров, быстро приведут к общему знаменателю. Единственное, что для этого требуется – это время.

Часть 28-я. Операция «Гильотина»

Его Преосвященство находился в непривычном для него смятении духа. Перебирая благоухающие миррой и ладаном четки, он с пылом молился о том, чтобы ему была явлена истина. И причина такого его состояния была объяснима: то что случилось сегодня, было так неожиданно, так странно и невероятно, что растерялись все, кто имел отношение к этому событию. Ведь даже в фантазиях такого нельзя было себе вообразить… А начиналось все вполне обыкновенно. К нему на прием попросилась женщина. И, когда он принял ее, она упала в ноги, моля о прощении за вольные и невольные грехи; она горячо раскаивалась, рыдая и дрожа. Она просила встречи с Папой, рассказывая о себя какие-то невероятные вещи… Постепенно до архиепископа стало доходить, кто перед ним. Эта женщина оказалась не какой-нибудь еврейкой[46], правдами и неправдами сумевшей выбраться с территории Третьего Рейха, отнюдь. Это была совершенно необычная посетительница… Настолько необычная, что архиепископ, повидавший на своем веку немало раскаявшихся грешников, на этот раз был взволнован буквально до предела. Ведь перед ним была ни кто иная, как бежавшая от своего ужасного возлюбленного наложница Гитлера Ева Браун…

То есть она сама заявила о себе как о Еве Браун. Все документы, которые были при этой женщине, говорили, что перед ним сидит Эмма фон Бласковиц, тридцать один год, чистокровная арийка, вдова германского офицера, погибшего на восточном фронте. И в то же время архиепископ ЧУВСТВОВАЛ, что эта женщина не врет и не является сумасшедшей, утратившей связь с реальностью из-за пережитого кошмара. Это было даже больше, чем обычное знание – его Преподобие верил, что все было именно так, а не иначе. Раскаявшаяся падшая душа, решившая припасть к ногам Спасителя, моля о прощении и отпущении грехов, и в то же время невинная жертва обстоятельств…