Похищение лебедя

— Но как вы собираетесь объяснить знание истории его жизни, если он вам о ней не рассказывал?

Это был такой хороший вопрос, такой прямой и острый вопрос, что я поставил чашку и выпрямился, не сводя с нее взгляда. Я не ждал, что мне придется сразу отвечать на вопрос, который донимал и меня самого. Она поймала меня в первые же пять минут разговора.

— Буду с вами откровенен, — сказал я, хоть и понимал, что это прозвучит как профессиональное клише. — Я еще не знаю, как стану объяснять, если он задаст этот вопрос. Но если он спросит — значит заговорит. Пусть даже это его рассердит.

Впервые я увидел, как ее губы дрогнули и приоткрыли ровные зубы с чуть крупноватыми верхними резцами, отчего улыбка была особенно милой.

— Хм-м, — протянула она, словно напевая без слов. — И вы сошлетесь на меня?

— Это вам решать, миссис Оливер, — возразил я. — Мы, если хотите, можем все заранее обговорить.

Она подняла кофейную чашку и сказала:

— Да, пожалуй, так. Дайте мне время на размышление, а потом обсудим. И, пожалуйста, зовите меня Кейт. — То же легкое движение губ, улыбка женщины, улыбающейся часто и еще способной заново научиться смеяться. — Прежде всего я не считаю себя миссис Оливер. Собственно, я сейчас оформляю возвращение к девичьей фамилии. Недавно решилась.

— Хорошо, Кейт, благодарю вас, — сказал я, первым отводя взгляд. — Если вам так удобнее. Я хотел бы также делать заметки, но исключительно для себя.

Она, видимо, обдумывала мою просьбу. Затем отставила чашку, очевидно, решив, что пора перейти к делу. Только теперь я осознал, какая редкая чистота и опрятность царит в комнате. У нее было двое детей, днем, по ее словам, ходившим в школу. Их игрушки должны были валяться по всему дому. Ее черничный сервиз был безупречной чистоты и, видимо, хранился в недоступном для детей месте. Эта женщина на удивление справлялась с ведением хозяйства, и я только теперь обратил на это внимание, вероятно потому, что по ее виду не было заметно, скольких сил это стоит.

— Хорошо. Пожалуйста, не сообщайте ему, что я с вами разговаривала — по крайней мере не сразу. Мне нужно подумать. Но я постараюсь быть откровенной. Если уж идти на такое, отчет должен быть полным.

Настал мой черед удивляться, и, вероятно, я не сумел это скрыть.

— Я думаю, вы поможете Роберту, как бы вы сейчас к нему ни относились.

Она опустила взгляд, и лицо ее вдруг состарилось, омрачилось, лишившись синевы глаз. Мне вспомнилось название цвета в моем детском наборе мелков: «васильковый». Она снова взглянула на меня.

— Не знаю, почему, но мне тоже так кажется. Видите ли, под конец я мало чем могла ему помочь. Да к тому времени и не слишком хотела. Это единственное, в чем я по-настоящему раскаиваюсь. Думаю, поэтому я и оплачиваю часть счетов за лечение. Сколько вы здесь пробудете?

— Вы имеете в виду это утро?

— Нет, вообще. Я к тому, что освободила два утра. У нас есть время до полудня сегодня и завтра. — Она говорила так бесстрастно, словно мы обсуждали время выписки из отеля. — Если возникнет необходимость, я могу выпросить еще одно свободное утро, но это создаст сложности. Мне и так придется отрабатывать по две смены. Я иногда работаю по ночам, чтобы больше бывать с детьми, когда они возвращаются из школы.

— Я не стану злоупотреблять вашим временем, вы и так слишком щедро тратите его на меня, — сказал я, в два глотка допивая кофе и отставляя чашку, чтобы достать блокнот. — Давайте посмотрим, сколько мы успеем за одно утро.

Впервые я увидел, как лицо ее, цвета моря и пляжа, стало не просто замкнутым, но грустным. Мое сердце — или совесть — напомнили о себе. Она взглянула мне прямо в глаза.

— Догадываюсь, что вас интересует женщина. Темноволосая женщина, так?

Она меня сбила, я рассчитывал плавно войти в историю Роберта, расспросить понемногу о первых симптомах болезни. По ее лицу я понял, что она ждет от меня такой же прямоты.

— Да.

Она кивнула.

— Он ее пишет?

— Да. Почти каждый день. Я знаю, что ее портрет появлялся также на одной из его выставок, и подумал, что вам, возможно, что-то о ней известно.

— Известно не больше, чем мне хочется знать. Никогда не думала, что стану рассказывать об этом постороннему. — Она склонилась вперед. — Вы привыкли выслушивать очень интимные признания?

— Конечно, — сказал я.

Будь моя совесть человеком, я бы в тот миг придушил ее.