Похищение свободы

— Ни один человек не станет всерьез требовать от компартии, борющейся против реакционной диктатуры, отказа от диктатуры пролетариата, — уверял Рафаэль. — До настоящего времени в мире не появлялось социалистического общества, построенного без диктатуры пролетариата. Да и какая может возникнуть альтернатива? Только диктатура буржуазии в чистом или замаскированном виде. Свержение правительства А. двенадцать лет назад показало, что на смену половинчатой революции приходит контрреволюция.

— Правительство А. было свергнуто потому, что у него была узкая классовая база, — принялся объяснять Анхель. — Он не сумел установить контроль над армией. К тому же за ним пошла лишь часть национальной буржуазии.

— Национальная буржуазия! — съязвил Рафаэль. — Где она прячется? Мне ясно, что вас прельщает легальность. Вам бы хотелось «нормального капиталистического развития» под флагом либерализма. Но империализм с его двойной эксплуатацией и угнетением народных масс у нас остается, и этого нам не следует забывать. Легальность, права человека, реформы — все это мы уже однажды имели! Революция, которая вдруг останавливается в своем развитии, неизбежно катится к гибели…

Я внимательно слушал этот спор, а в голове царила какая-то сумятица: аргументы Рафаэля уже не доходили до меня, мне казалось, что Анхель гораздо умнее его, а по некоторым вопросам его мнение совпадало с мнением профессора Кордовы…

Как всегда, заключительное слово взял первый секретарь, которому удалось как-то объединить наши мысли и сделать верные выводы.

При распределении обязанностей среди членов Центрального Комитета меня лишили права возглавлять военную группу. Все молча проголосовали за это предложение. Не протестовал, разумеется, и я.

Затем Бернардо поручил мне как члену ЦК побывать на одном студенческом собрании, где должны были выбирать делегатов для поездки в Гавану. Короче говоря, по совету Руперто меня вовлекли в политическую работу.

После собрания я рискнул проехать мимо дома Микаэлы, но ее, разумеется, не увидел. Да и кто же будет гулять, если дождь льет как из ведра?

Затем мне в голову пришла сумасшедшая идея взглянуть на нашу первую нелегальную квартиру. Все безрассудство своего поступка я понял только тогда, когда вылез из машины. Потом я долго петлял по городу, наблюдая, не увязался ли за мной «хвост». Его не было, Следовательно, Бланка по-прежнему молчала… И откуда только у нее брались силы? А может, ее уже нет в живых? Такое случалось.

Только потеряв ее, я по-настоящему почувствовал, как много она для меня значила.

* * *

Перед тем как отправиться на очередное студенческое собрание, я встретился с начальником столичного комитета Сопротивления, чтобы передать ему несколько адресов. Он принял меня дружески. Распрощавшись в ним, я поехал дальше, не переставая думать о Бланке.

В тот день я делал одну глупость за другой. Сначала я проехал мимо родительского дома, но остановиться перед ним не решился. Эта детская выходка объяснялась, очевидно, тем, что я был болен и нуждался в заботе людей, которых покинул ровно год назад.

Выехав на скорости на 13-ю авеню, я не обратил внимания на женщину, которая сошла с тротуара на проезжую часть, не заметив машины, а когда заметила, то испугалась и, споткнувшись о борт, села на пятую точку.

В подобных случаях нельзя уезжать о места происшествия, тем более что документы у меня были в полном порядке. Женщина встала и затерялась в толпе, но я всего этого уже не видел. Меня вдруг охватил такой страх, что я дал газ и попытался скрыться, несмотря на свисток полицейского. Однако перед 3-й авенидой полицейский на мотоцикле догнал меня и через микрофон потребовал, чтобы я остановился.

Я затормозил и предложил ему вернуться на место происшествия, но он настаивал, чтобы мы проехали в ближайшее отделение полиции, чего я никак не хотел из боязни быть опознанным. Поэтому пришлось дать газ и помчаться вперед, а завернув в какой-то переулок, на ходу выскочить из машины, которая тотчас угодила в столб. Свернув на другую улицу, я пошел шагом. Дойдя до остановки, я хотел было сесть в автобус, но дверца закрылась прямо перед моим носом. И в тот же миг я почувствовал, как кто-то схватил меня за шиворот и ударил по голове дубинкой. Это был полицейский. Началась борьба, исход которой трудно было предугадать. Неожиданно полицейский отскочил на несколько шагов и выстрелил мне по ногам. Я бросился на него, сбил с ног, но и сам очутился на асфальте.

— Боже мой, я не знал, что это за тип! — сокрушался, глядя на меня, полицейский.

У меня оказались простреленными ноги, встать я не мог, и потому полиции удалось меня арестовать. Вокруг собрались любопытные.

— Я — Рене, партизан, но я жив!.. — сам не зная почему вдруг выкрикнул я.

Ко мне подошел священник и, отобрав у меня оружие, сказал, что доставит меня в больницу. Все это время сознание меня не покидало.

10