Похищенная, или Красавица для Чудовища [СИ]

Мишель не могла точно сказать, сколько времени она тряслась в коляске, словно сваленный на сиденье мешок батата. Верх экипажа предусмотрительно подняли, чтобы скрыть пленницу от посторонних глаз. Впрочем, в эти глухие места всадники наведывались нечасто, а потому им так никто и не повстречался.

Дневной зной спал, уступив место вечерней прохладе, которая в лесу, вблизи болот, ощущалась ещё сильнее. Ночи здесь по-прежнему были промозглыми, сырой липкий воздух казался почти осязаемым, влагой оседал на коже, ядом проникал в лёгкие. Кипарисы в седых нитях мха напоминали косматых великанов из страшных сказок, что в детстве рассказывала ей Чиназа. Мишель часто представляла себя на месте героинь таких историй и сейчас отдала бы полжизни, лишь бы всё происходящее оказалось плодом разыгравшегося воображения, а не ужасной реальностью, которая не отпускала.

Продержаться здесь одной до рассвета? Даже без жаждущих крови волков сделать это будет непросто. А уж когда её след возьмут охотники…

«Дура! Аэлин, какая же ты дура! Хотела отвадить от меня Кейрана, а вместе этого свой единственный шанс на спасение превратила в приманку для прОклятого зверя. Идиотка!» — мысленно бушевала Мишель.

Себя она тоже ругала, такими словами, которые прежде себе даже в мыслях упоминать не позволяла. Ругала, пока её отвозили в чащу, ругала, пока волоком тащили из коляски.

— Может, так и оставим связанной? — предложил бандит со шрамом, швырнув девушку на землю. — Для надёжности.

— Ещё скажи, пристрелим! — хмыкнул второй наёмник с глухим гнусавым голосом и отвратительной привычкой ежеминутно сплёвывать себе под ноги.

— А почему бы и нет? — доставая заткнутый за пояс пистолет, усмехнулся первый. — Кто его знает, сожрут или не сожрут. А так наверняка сдохнет.

За те короткие несколько секунд, пока бандиты решали её судьбу, у Мишель едва сердце от ужаса не остановилось, что, несомненно, тут же прекратило бы их спор.

— Хозяин платит — хозяин решает, — философски изрёк гнусавый. — Сказал развязать, развяжем. Пусть побегает, тебе что жалко, что ли? Далеко всё равно не убежит. Девка нежная, леди. А леди бегать не умеют.

— Да я просто так предложил, — убирая пистолет, проворчал наёмник и, к ужасу Мишель, достал заткнутый за голенище сапога охотничий нож.

Девушка дёрнулась, попыталась отползти, но сильная рука бандита тут же сдавила ей запястья.

— А жить-то хочется, да, красавица? — загоготал мужчина.

Придавив пленницу к земле коленом, разрезал верёвки, освободив ей руки и ноги.

— Сволочи! Какие же вы сволочи! — Мишель взвилась на ноги и, растирая саднящие запястья, отшатнулась от негодяев. — Гады!!!

— Кричи громче, чтобы не только унюхали, но и услышали, — засмеялись бандиты.

И тот, что гнусавил, в очередной раз сплюнув себе под ноги, забрал нож у своего сообщника. Отскочить ещё дальше Мишель не успела: наёмник оказался и быстрее, и сильнее. Схватив девушку за руку, полоснул по ладони острым лезвием, заставив её вскрикнуть от боли.

— Это за сволочь и за гада. Ну и чтобы охота стала ещё захватывающей. — С этими словами он отвернулся и направился к экипажу.

— Не скучай, красавица! — отсалютовал ей шляпой бандит со шрамом и, насвистывая себе под нос какую-то весёлую песню, присоединился к своему подельнику.

Мишель прижала окровавленную ладонь к груди, чувствуя, как платье под ней становится влажным, а боль, пульсируя, нарастает, обжигая кожу невидимым огнём.

— Сволочи, — сквозь слёзы повторила девушка, проводив коляску ненавидящим взглядом. — Чтоб вас уже этой ночью повесили! — пожелала своим мучителям, после чего оторвала от нижней юбки широкий лоскут ткани и как могла перевязала им ладонь, морщась от боли и стараясь не смотреть на кровоточащую рану.

В лесу темнело быстро, и уже совсем скоро Мишель почувствовала себя слепым беззащитным котёнком. Надеялась, постепенно глаза привыкнут к темноте и света луны будет достаточно, чтобы хотя бы видеть, куда идёт, и не превратиться в ужин для аллигаторов. Вот только густые кроны не пропускали блеклое лунное свечение, отчего тьма вокруг с каждой минутой становилась всё плотнее.

Какое-то время Мишель просто стояла на месте, прижимая к груди руку и боясь пошевелиться. Стояла, дрожа от холода и страха. Прислушиваясь к малейшему шороху, к звукам ночи и готова была простоять так до самого рассвета, если бы это помогло сохранить ей жизнь.

Её окружали хлипкие деревца и те, что имели длинные гладкие стволы, с высокими кронами, дотянуться до которых не представлялось возможным. Мишель была уверена, ей не хватит сил сдвинуться с места, не хватит сил бежать, искать укрытие, а потому разумнее всего будет затаиться и ждать. Она продолжала себя в этом убеждать, минуту или, может, час, пока далёкий волчий вой не вывел её из состояния безвольного оцепенения.

Не отдавая себе отчёта в том, что делает, девушка рванулась вперёд, почти на ощупь, путаясь в пышной юбке, чувствуя, как боль, чуть было притихшая, снова вспарывает кожу на ладони.