Похищенное солнце

– Но… – Милош всхлипнул. – Я… похоже, только я… не понимаю, что происходит.

– Вот тебе и объяснят, – пехотинец нетерпеливо поднялся, взял его за плечо и повел к двери. – Идем, «снайпер». Не падай, а то на плече потащу!

В глазах молодого человека плескались страх и полное непонимание происходящего. Однако он послушно вышел из кубрика вместе с Кейтидом.

Вскоре их шаги стихли.

Вильгельм неодобрительно прищурился. Штурман обладал яркой мимикой, и иногда его грубое, ястребиное лицо было выразительнее любых слов. Он присоединился к команде «Аве Асандаро» лишь два года назад, но все на корабле сразу научились понимать его беззвучные замечания.

– Не смотри так, – рыкнула на штурмана Лем.

– Ты же понимаешь, что его подставили? – укоризненно спросил Вильгельм.

– Не я обещала свернуть ему шею, если Измаил нас кинет, – она с мрачным видом откинулась на стену. – Ты понимаешь, чем мог закончиться тот выстрел в трюме?

Штурман внимательно посмотрел на нее. Потом шумно выдохнул и опустил голову, согласившись.

Устин неуютно поерзал на месте. Константин встал и начал готовить кофе.

Пару минут молчание нарушал только треск перемалываемых в мельнице зерен.

– Кэп, ты же всё уладишь? – подал голос парень.

– Я всё улажу, Греза, – подтвердила она и попросила: – Кас, сделай на четверых.

– Неприятности неприятностями, а обед по расписанию, да? – хмыкнул Вильгельм.

Команда «Аве Асандаро». Навязанная работа. 5.06.2015 г.

Лем Декс. Герой одной книжки, которую читают детям в начальной школе. Тощий и нескладный паренек, не желавший взрослеть, мечтавший о подвигах и сбежавший из дома в далекую-предалекую страну за Великим Океаном.¹

Там Лем прошел путь от вечно ошибавшегося несмышленыша до капитана воздушного корабля. У него были надежный клинок, верные друзья, вероломные враги… Хорошенькая подружка. О чем еще может мечтать подросток?

Ну, отлично.

Спросите тогда, о чем же мечтает капитан «Аве Асандаро», раз она выбрала себе подобный псевдоним?

Мария Гейц

Через два с половиной часа допрос Милоша был закончен, и Леовену Алеманду утвердили дальнейший план действий. Он послал за капитаном мичмана. Тот проводил ее по фрегату к кабинету Алеманда и коротко постучал. Последовало разрешение войти, и молодой военный отворил дверь.

Лем небрежно кивнула провожатому и осмотрелась.

Каюта офицера выглядела менее пышно, чем у многих его коллег. Вся мебель – из темного дерева. Обстановку составляли три кресла, ряд книжных полок у стены и широкий стол; по краю столешницы вился тонкий узор. По сравнению с традиционным стилем Флота кабинет казался почти невзрачным, но Лем всё равно смотрелась здесь, как рабочий в зале Коронной Коллегии.

Алеманд расположился за письменным столом, просматривая какую-то папку. Он закрыл ее, когда Лем вошла, поднялся и указал на кресло напротив.

– Прошу, капитан Декс, садитесь. Чаю?

– Если ты на моих глазах сваришь по всем правилам талайский пуэр, то не откажусь.

– Я боюсь, что его у меня не найдется, однако… Бертрев?

Невысокий седой человек в темной форме возник из-за двери, которая вела из кабинета в маленькую комнату.

– Молодой чай, пожалуйста.

Валет поклонился и снова исчез.

Фыркнув, капитан прошла мимо книжной полки, просмотрев названия на корешках. Лем протянула было руку к трактату по воздушной тактике, но быстро передумала и взяла сборник Речной школы, поэзии семнадцатого века.

«Ты про меня знаешь. Ты был поразительно вежлив. Ты принес извинения за стрельбу по „Аве Асандаро“, – она краем глаза посмотрела на Алеманда. – Теперь давай выясним, чего от меня хотят, и как далеко в связи с этим простирается твое офицерское терпение».

Раскрыв книгу, Лем упала в кресло, скрестила ноги и достала очки из внутреннего кармана жакета.

– «Мне только два дня. Нет у меня пока еще имени»…

– «Как же я тебя назову?» – одобрительно кивнул Алеманд. – «Радуюсь я, что живу. Радостью – так и зови меня».

– Алейк. Мне больше нравится другое его произведение. «Бездумно танец мотылька оборвала моя рука. А чем и я не мотылек? Ведь нам один отпущен срок: порхаю и пою, пока слепая не сомнет рука»¹, – последние слова Лем проговорила, уже закрыв книгу.

Капитан бросила ее на стол, откинулась в кресле и сцепила руки за головой.

– Дело вкуса, – согласился Алеманд.

– «Считают, мысль есть жизнь и свет…»²

– Впрочем, я не менее ценю Ронса. «В горах мое сердце…»³

Лем посмотрела на собеседника, не веря, что его не беспокоят ни ее наглое поведение, ни нахальное рытье на книжной полке.