Похищенный. Катриона

Стюарту и разделаться с якобитами, взяв в проводники сопровождавшего меня рассыльного. Но не успел я сообщить ему адрес, как брызнул дождь, которого я, возможно, и не заметил бы, если бы не мой новый костюм, и мы укрылись под аркой, ведшей не то на какое-то подворье, не то в тесный переулок.

Мне все это было внове, и я сделал несколько шагов вперед. Узкий мощеный проход круто уходил вниз. По его сторонам поднимались дома, один другого выше, и каждый этаж выпячивался над предыдущим, так что между верхними виднелась лишь узкая полоска неба. То, что мне удалось разглядеть в окнах, и почтенный вид людей, входивших в эти дома и выходивших из них, показывали, что живут тут важные особы, и место это заинтересовало меня, точно сказочная повесть.

Я все еще смотрел по сторонам, как вдруг у меня за спиной послышались мерные шаги и лязг стали. Быстро обернувшись, я увидел десяток вооруженных солдат и между ними высокого человека в длинном плаще. Он шел, сутуля плечи, как бы из особой обходительности, изысканной и вкрадчивой. На ходу он убедительно жестикулировал, и лицо у него было красивым и скрытным. Мне показалось, что он обратил на меня глаза, но наши взгляды не встретились. Эта компания направилась к двери одного из домов, которую открыл слуга в пышной ливрее. Двое солдат ввели в нее своего пленника, остальные, держа ружья на плечо, остались ждать у входа.

На улицах города любая процессия собирает свиту из зевак, но любопытные тут же начали расходиться, и на месте задержалось лишь трое. Во-первых, судя по платью, барышня благородного рода, чьи волосы скрывал шарф, цвета которого были цветами Драммондов. Но два ее спутника (хотя вернее было бы сказать — служителя) были точь-в-точь оборванные челядинцы главы какого-нибудь горного клана, каких я вдосталь насмотрелся, странствуя в шотландских горах. Все трое о чем-то горячо беседовали по-гэльски, и звук этого языка ласкал мне слух, напоминая про Алана, а потому, хотя дождь почти совсем утих и рассыльный уже дернул меня за рукав, понуждая идти дальше, я сделал несколько шагов в их сторону. Барышня строго им выговаривала, а они, очевидно, смущенно перед ней оправдывались, и я окончательно убедился, что она принадлежит к семье вождя клана. Немного погодя все трое начали обшаривать свои карманы, но, насколько я заметил, отыскать им удалось лишь полфартинга. Я невольно улыбнулся при мысли, что у всех горцев спораны столь же пусты, сколь благородны манеры.

Неожиданно барышня обернулась, и я впервые увидел ее лицо. Нет ничего удивительнее того, как юное женское лицо вдруг навсегда запечатлевается в сердце мужчины, и он даже не в силах объяснить почему. Просто кажется, что он всегда жил в ожидании этой минуты. У нее были необыкновенные, сияющие, как звезды, глаза, и, наверное, они сыграли свою роль, но яснее всего я помню губы, полуоткрытые в тот миг, когда она обернулась. Однако в чем бы ни заключалась причина, но я застыл на месте, таращась, как дурак. Она не ожидала, что кто-то стоит так близко от нее, а потому поглядела на меня немного дольше и, пожалуй, с большим удивлением, чем допускалось приличиями.

Мне, деревенскому простаку, вообразилось, что ее удивляет мой новый костюм, и я покраснел до корней волос, а она при виде краски, залившей мое лицо, надо полагать, сделала собственные заключения,— во всяком случае, она отвела своих служителей подальше, и, когда они продолжили беседу, я уже больше ничего не слышал.

Красивые девушки и раньше пробуждали во мне восхищение (хотя такого внезапного и сильного восторга я еще не испытывал), и в подобных случаях я не только не искал с ними знакомства, но предпочитал уйти, так как весьма опасался женских насмешек. Вы, конечно, сочтете, что на этот раз у меня было даже больше причин поступить по своему обыкновению: ведь увидел я эту барышню на городской улице, она, несомненно, шла следом за арестантом и сопровождали ее двое до неприличия оборванных шотландских горца. Все так, если бы не обстоятельство иного рода: она, несомненно, подумала, что я стараюсь подслушать ее тайны, а этого в новом костюме, со шпагой и на гребне счастливого поворота моей судьбы я снести не мог. «Ворона в павлиньих перьях» не могла стерпеть, чтобы о ней подумали столь плохо,— во всяком случае, эта барышня.

А потому я последовал за ней и снял перед ней свою новую шляпу со всей учтивостью, на какую был способен.

— Сударыня! — сказал я.— Мне кажется, будет только справедливо по отношению ко мне, если я объясню вам, что не знаю гэльского языка. Правда, я слушал вас, так как у меня есть друзья в Горной Шотландии и звук этого языка мне приятен памятью о них, но что до ваших частных дел, то, говори вы по-гречески, я узнал бы о них ровно столько же.

Она сделала мне легкий реверанс и сказала холодно:

— Это не беда. И кошке дозволено смотреть на короля.

Произношение у нее было очень милое, похожее на английское (только гораздо приятнее).