Похищенный. Катриона

— Я не подумал, что это неучтиво,— продолжал я.— Но городские обычаи мне неизвестны. До этого дня я не бывал в Эдинбурге. Сочтите меня деревенским увальнем, потому что оно так и есть, и лучше я сам вам скажу, чем ждать, когда вы об этом догадаетесь.

— Да, совсем не принято, чтобы незнакомые люди заговаривали друг с другом на улицах,— ответила она.— Но раз вы деревенского воспитания, это меняет дело. Я и сама росла не в городе. Как видите, я уроженка шотландских гор и отсюда до моих родных мест очень далеко.

— И недели не прошло, как я оттуда,— сказал я.— Меньше недели назад я был еще на склонах Балкухиддера.

— Балкухиддера? — вскричала она.— Вы сейчас оттуда? Это название отзывается радостью в моем сердце. Если вы там пробыли даже недолгий срок, то непременно должны были познакомиться с кем-нибудь из наших друзей или родных!

— Я жил у честнейшего, добрейшего человека по имени Дункан Ду Макларен,— ответил я.

— Я хорошо знаю Дункана, и хвалите вы его по заслугам,— подхватила она.— И если он честнейший и добрейший, то его жена еще и вдвое.

— Да,— сказал я.— Прекрасные люди, и место это чудесное.

— Где в мире есть другое такое? — воскликнула она.— Я люблю и все его запахи, и все, что растет там.

Ее порывистость меня обворожила.

— Мне только жаль, что я не привез вам оттуда ветку вереска,— сказал я.— И хотя я поступил дурно, заговорив с вами на улице, оказывается, у нас есть общие знакомые, и потому покорнейше прошу принять меня в их число. Имя мое Дэвид Бальфур. И нынче мой счастливый день: я только что вступил во владение имением и лишь недавно избежал смертельной опасности. Быть может, вы сохраните мое имя в памяти ради Балкухиддера, как я ваше — ради моего счастливого дня.

— Мое имя вслух не произносят,— ответила она надменно.— Более ста лет оно срывалось с человеческих уст лишь по недосмотру. Я безымянна подобно духам лесов и вод. Зовусь же я Катриона Драммонд.

Я все понял. В Шотландии лишь одно имя находилось под запретом — имя Макгрегоров. Но вместо того чтобы уклониться от нежелательного знакомства, я поспешил укрепить его.

— Мне довелось сидеть за столом с человеком, который мог бы сказать о себе то же,— заметил я.— И полагаю, он принадлежит к вашим друзьям. Его называли Робин Ойг.

— Правда,— воскликнула она. — Так вы знакомы с Робом?

— Я провел в его обществе ночь,— подтвердил я.

— Да, он — ночная птица,— сказала она.

— И он играл на волынке,— продолжал я.— Так что судите сами, как быстро шло время.

— Значит, вы не враг,— сказала она.— Это его брата привели сюда солдаты в красном. Того, кого я называю отцом.

— Неужели? — воскликнул я.— Вы одна из дочерей Джеймса Мора?

— Его единственная дочь,— ответила она.— Дочь арестанта. Как я могла забыть об этом хотя бы на час и пуститься в разговоры с неизвестными людьми!

Тут один из служителей спросил ее на неудобопонятном языке, который он, видимо, считал английским, как «ей» (он подразумевал себя) раздобыть «на понюшку». Он хорошо мне запомнился, кривоногий, рыжий коротышка, с которым мне, себе на беду, пришлось познакомиться поближе.

— Нынче придется обойтись, Нийл,— ответила она.— Как ты раздобудешь «понюшку» без денег? В другой раз будешь осмотрительнее. И думаю, Джеймс Мор будет не слишком доволен Нийлом с Тона.

— Мисс Драммонд,— сказал я.— У меня, как я вам уже говорил, сегодня счастливый день. Меня сопровождает рассыльный из банка. И вспомните: я пользовался гостеприимством в Балкухиддере, в ваших родных местах.

— Но оказали вам это гостеприимство не мои близкие,— возразила она.

— Так что же! — сказал я.— Но вашему дяде я обязан тем, что услаждался музыкой волынки. И ведь я предложил себя вам в друзья, а вы были столь рассеянны, что не ответили мне отказом.

— Если бы речь шла о большой сумме, это сделало бы вам честь,— сказала она.— Но я объясню вам, в чем дело. Джеймса Мора держат в тюрьме, в цепях. Последнее время они каждый день приводят его сюда, к лорду-адвокату...

— К лорду-адвокату?! — вскричал я.— Так значит, это...

— Дом лорда-адвоката Гранта из Престонгрейнджа,— ответила она.— Не знаю, для чего моего отца приводят сюда, но, кажется, для него забрезжила надежда. Пока меня ни разу не допустили к нему, а ему не разрешают писать, и потому мы ждем на Кингс-стрит, чтобы увидеть его. Иногда нам удается передать ему нюхательного табака, иногда еще что-нибудь. И вот теперь этот сын всех бед, Нийл, сын Дункана, потерял мой четырехпенсовик, отложенный на табак, и Джеймс Мор не получит ничего и подумает, что дочь о нем забыла.

Я вынул из кармана шестипенсовик, протянул его Нийлу, велел ему бежать за табаком и повернулся к ней:

— Этот шестипенсовик я получил в Балкухиддере,— сказал я.

— А! — воскликнула она.— Вы друг Грегоров!

— Мне не хотелось бы вводить вас в заблуждение,— сказал я.— О Грегорах я знаю весьма мало, а о Джеймсе Море и его делах и того меньше. Но пока я стоял тут, мне кажется, я довольно много узнал о вас. Только скажите: «Вы друг мисс Катрионы», и я позабочусь, чтобы вас не так обманывали.

— Если мой, то, значит, и Грегоров,— ответила она.

— Согласен и на это,— сказал я.