Похищенный. Катриона

Последние, наиболее масштабные по замыслу произведения Стивенсона позволяют, словно в панораме, увидеть целенаправленное движение его интересов, их последовательное развитие - от ранней пробы пера, очерка о Петландском восстании, к поздним историческим романам. «Прошлое звучит в памяти!» - было сказано Стивенсоном в середине 80-х годов; он жил тогда в Борнемуте, а его тянуло в Эдинбург к воспоминаниям студенческой молодости. «Прошлое» было для него лично его прошлым на фоне древнего города, сердца Шотландии, ее старины. Это символическое совмещение, эта память стала для него еще более притягательной, когда он оказался далеко и к тому же безвозвратно далеко от родины. «Никогда больше не ступит моя нога на наши пустоши»,- писал он в 90-х годах из Вайлимы земляку-шотландцу. И с этим чувством Стивенсон продолжал «Похищенного», писал «Катриону» (в журнальной публикации «Дэвид Бальфур») и «Сент-Ив», у него возникали очередные замыслы, й они так же, как эти романы, по месту и времени действия пролегли в той же плоскости. Стивенсона интересовала Шотландия после 1745 года, пережившая в тот год последнюю решительную вспышку шотландского национализма. В отличие от Вальтера Скотта, демонстративно отнесшего действие «Уэверли» от начала XIX века на «шестьдесят лет Назад» - как раз к 1745 году, Стивенсон отодвинул события этого времени в некую историческую перспективу, сделав их в сознании героя и персонажей исходной точкой. О них постоянно вспоминают в дилогии. «…В сорок пятом году,- говорит Катриона,- я отправилась в поход вместе со всем нашим кланом… лет мне было двенадцать, не больше». «Вы все-таки не настолько юны, чтобы не помнить сорок пятый год и как его события потрясли страну»,- говорят Дэвиду Бальфуру. Это очень важная для Стивенсона дистанция во времени. Она дает ему возможность как бы вместе с людьми середины XVIII столетия живо вспоминать роковой рубеж.

И опять-таки вместе со своим героем Стивенсон произносит: «У нас есть поговорка, что только скверная птица марает собственное гнездо. Помнится, мне рассказывали, что в дни моего младенчества в Эдинбурге произошли беспорядки и это дало повод покойной королеве назвать нашу страну варварской. Нам же, насколько я понимаю, они принесли только вред. Затем настал сорок пятый год, и о Шотландии заговорили повсюду, но я ни разу ни от кого не слышал, чтобы сорок пятый год принес нам хотя бы малейшую пользу».

Стивенсон мог с полным основанием сказать, что и он ребенком слышал о том же, о чем говорит Бальфур, хотя для Бальфура - это непосредственная память его детства, а для Стивенсона - предания почти вековой давности. Но как бы там ни было, Стивенсон действительно слышал все это из живых уст - от родителей, от няни, от местных жителей. Он вырос в тех краях, где некогда должен был родиться, жить, бедствовать и добиваться у судьбы справедливости молодой человек XVIII века, современник смутной поры, значительного вооруженного выступления горцев против английского владычества. На собственном опыте писатель знал, что такое запас исторической памяти народа, передаваемый нераздельно от эпохи к эпохе. Стивенсон старался разобраться в наслоениях этой памяти. Дэвид Бальфур, герой «Похищенного» и «Катрионы», непосредственно воспринимает особенности условий жизни и характеров своего времени, и вместе с ним читатель невольно отмечает множество примет тех лет и мест. Упорство шотландской патриархальной самобытности, английская политика, вклинившаяся между горной и равнинной Шотландией, распад и вражда кланов, положение фермеров, попавших в зависимость от клановой знати и от английской власти, горный и равнинный пейзажи, необычные характеры, формирующиеся в жестоких условиях,- все это раскрывается в ярких образах и картинах.