Похищенный. Катриона

пистолетов, и на поясе у него я увидел длинную шпагу. Он обладал к тому же изысканными манерами и очень любезно выпил за здоровье капитана. В общем, судя по первому впечатлению, я предпочел бы назвать такого человека своим другом, а не врагом.

Капитан тоже внимательно изучал незнакомца – впрочем, скорее его платье, чем его особу. И не удивительно: сбросив плащ, гость явился нам в таком великолепии, какое не часто увидишь в рубке торгового брига: шляпа с перьями, пунцовый жилет, черные плисовые панталоны по колено, синий мундир с серебряными пуговицами и нарядным серебряным галуном – дорогое платье, хоть и слегка пострадавшее от тумана и от того, что в нем, как видно, спали.

– Я очень сожалею о вашей лодке, сэр, – сказал капитан.

– Какие чудесные люди пошли ко дну, – сказал незнакомец. – Я отдал бы десять лодок, лишь бы увидеть их снова на земле.

– Ваши друзья? – спросил Хозисон.

– В ваших краях таких друзей не бывает, – был ответ. –

Они бы умерли за меня, как верные псы,

– Все же, сэр, – сказал капитан, продолжая зорко следить за гостем, – людей на земле столько, что на всех их лодок не хватит.

– Верно, ничего не скажешь! – вскричал незнакомец. –

Как видно, вы, сэр, человек весьма проницательный.

– Я бывал во Франции, сударь, – произнес капитан, явно вкладывая в свои слова какой-то иной, скрытый смысл.

– Как и много других достойных людей, смею заметить,

– отвечал гость.

– Без сомнения, сэр, – сказал капитан. – К тому же в красивых мундирах.

– Ого! – сказал незнакомец. – Так вот куда ветер дует! –

И он быстро положил руку на пистолеты.

– Не торопитесь, – сказал капитан. – Не затевайте лиха раньше времени. Да, вы носите французский военный мундир, а говорите как шотландец, ну и что ж такого?

Много честных людей в наши дни поступает так же и, право, нисколько от того не проигрывает.

– Ах, так? – сказал джентльмен в нарядном мундире. –

Значит, и вы в стане честных людей?

Это означало – в стане якобитов. Ведь в междоусобных передрягах подобного рода каждая сторона полагает, что лишь она вправе называться честной.

– Судите сами, сэр, – ответил капитан. – Я истый протестант, за что благодарю господа. (Это было первое слово, сказанное им при мне о религии; а позже я узнал, что на берегу он исправно посещал церковь…) При всем том я способен сочувствовать человеку, который прижат к стене, но не сдается.

– Правда? – спросил якобит. – Что ж, если говорить начистоту, я из числа тех честных джентльменов, которых в сорок пятом и сорок шестом году настигла беда. И уж если быть до конца откровенным, мне не поздоровится, попадись я в лапы господ красных мундиров. Итак, сэр, я направлялся во Францию. В этих местах крейсирует французское судно, оно должно было меня подобрать, но прошло мимо в тумане – от души жаль, что вы не поступили так же! Мне остается сказать одно: у меня найдется чем вознаградить вас за беспокойство, если вы возьметесь высадить меня там, где мне надобно.

– Во Франции? – сказал капитан – Нет, сэр, не могу.

Если бы там, откуда вы сейчас, – об этом еще стоит поговорить.

Тут он, к несчастью, заметил в углу меня и мигом отослал в камбуз принести джентльмену ужин. Можете мне поверить, я ни минуты не потратил даром, а когда вернулся в рубку, увидел, что гость снял свой туго набитый кушак и вытряхнул из него на стол две или три гинеи. Капитан же переводил взгляд с гиней то на кушак, то на лицо незнакомца; мне показалось, что он заметно возбужден.

– Половину – и я к вашим услугам! – вскричал он.

Незнакомец смахнул гинеи обратно в кушак и снова надел его под жилет.

– Я уж вам говорил, сэр. Моего здесь нет ни гроша.

Деньги принадлежат вождю моего клана, – он почтительно коснулся своей шляпы, – а я всего лишь гонец. Глупо было бы не пожертвовать малой толикой ради того, чтобы сберечь остальное, но я счел бы себя последней скотиной, если бы слишком дорого заплатил за спасение собственной шкуры. Тридцать гиней, если вы высадите меня на побережье, и шестьдесят – если в Лох-Линне. Хотите – берите, нет – дело ваше.

– Так, – сказал Хозисон. – А если я выдам вас солдатам?

– Просчитаетесь, – ответил гость. – Имущество у моего вождя, было бы вам известно, конфисковано, как и у всякого честного человека в Шотландии. Его поместье прибрал к рукам человек, именуемый королем Георгом, и ренту теперь взимают, вернее, пытаются взимать, его чиновники. Но, к чести Шотландии, бедняки-арендаторы не забывают своего вождя, даже если он в изгнании, и эти деньги – часть той самой ренты, на которую зарится король

Георг. Вы, сэр, мне кажется, человек с понятием, так скажите сами, если эти денежки попадут туда, где их может заграбастать правительство, много ли перепадет на вашу долю?

– Не слишком, конечно, – отозвался Хозисон и, помолчав, сухо прибавил: – Если про них узнают. А я, надо думать, сумею держать язык за зубами, если постараюсь.

– Тут-то я вас и проведу! – вскричал незнакомец. –

Подвох за подвох! Если меня схватят, всем станет известно, что это за деньги.

– Ну, видно, делать нечего, – сказал капитан. – Шестьдесят гиней, и кончено. По рукам?

– По рукам, – сказал гость.