Похищенный. Катриона

– Когда человек так щедро раздает свои пуговицы, как вы, – заметил я, – он едва ли много смыслит в делах.

– Хм! – сказал он, вновь расплываясь в улыбке. – Расточительность мне досталась из тех же рук, что и пуговицы: от бедного моего батюшки Дункана Стюарта, да будет земля ему пухом! Лучший в своем роду, первый фехтовальщик в Шотландии, а это все равно, что сказать «во всем мире»! Уж я-то знаю, недаром он меня обучал! Он был в

Черной Страже, когда ее в первый раз созвали и, подобно всем высокородным стражникам, имел при себе оруженосца, чтобы носил за ним кремневое ружье в походе. Раз королю, видно, пришла охота поглядеть, как фехтуют шотландские горцы. Избрали моего отца и еще троих и послали в город Лондон блеснуть мастерством. Провели их во дворец, и там они два часа без передышки показывали все тонкости фехтовального искусства перед королем Георгом, королевой Каролиной, палачом герцогом Кемберлендским и другими, я всех и не упомню. А когда кончили, король, какой он ни был наглый узурпатор, а обратился к ним с милостивым словом и каждому собственноручно пожаловал по три гинеи. При выходе из дворца им надо было миновать сторожку привратника, и тут отцу пришло в голову, что раз он, вероятно, первым из шотландских дворян проходит в эту дверь, значит, ему надлежит дать бедному привратнику достойное представление о том, с кем он имеет дело. И вот он кладет привратнику в руку три королевские гинеи, словно это для него самое обычное дело; трое, что шли позади, поступили так же. С тем они и очутились на улице, ни на грош не став богаче после всех своих трудов. Кто говорит, что первым одарил королевского привратника один, кто говорит – другой, но в действительности сделал это Дункан Стюарт, и я готов доказать это как шпагой, так и пистолетом. Вот каков человек был мой отец, упокой, господи, его душу!

– Думаю, такой человек не оставил вас богачом, – сказал я.

– Это верно, – сказал Алан. – Оставил он мне пару штанов, чтобы прикрыть наготу, а больше почти ничего.

Оттого я и подался на военную службу, а это и в лучшие-то времена лежало на мне черным пятном, и, а угоди я в лапы красных мундиров, и вовсе меня подведет.

– Как? – воскликнул я. – Вы и в английской армии служили?

– Вот именно, – сказал Алан. – Одно утешение, что под

Престонпансом3 перешел на сторону тех, кто сражался за правое дело.

С таким взглядом на вещи мне было трудно согласиться: дезертирство под огнем я привык считать позором для человека чести. Но как ни молод я был, у меня хватило

3 21 сентября 1745 года шотландцы разбили под Престонпансом войска англичан.

благоразумия не заикнуться об этом вслух.

– Ого! – сказал я. – Ведь это карается смертью!

– Да, попадись Алан им в руки, расправа будет коротка, зато веревка найдется длинная! Правда, у меня в кармане патент на воинский чин, подписанный королем Франции, –

все же какая-то защита.

– Очень сомневаюсь, – сказал я.

– Сомнений у меня самого немало, – сухо сказал Алан.

– Но, боже праведный! – вырвалось у меня. – Вы отъявленный мятежник, перебежчик, служите французскому королю – и рискуете возвращаться в Шотландию? Нет, это прямой вызов судьбе.

– Ба! – сказал Алан. – Я с сорок шестого каждый год сюда возвращаюсь.

– Что же вас заставляет?

– Тоскую, понимаешь ли, – сказал он. – По друзьям, по родине. Франция, спору нет, прекрасная страна, но меня тянет к вереску, к оленям. Ну, и занятия тоже находятся.

Между делом подбираю молодых людей на службу к французскому королю. Рекрутов, понимаешь? А это как-никак деньги. Но главное, что меня сюда приводит, это дела моего вождя, Ардшила.

– Я думал, вашего вождя зовут Эпин, – сказал я.

– Да, но Ардшил – предводитель клана, – объяснил

Алан, не слишком, впрочем, для меня вразумительно. –

Представь себе, Дэвид: он, кто всю жизнь был таким важным лицом, королевского рода по крови и по имени, ныне низведен до положения простого бедняка и влачит свои дни во французском городе. Он, к кому по первому зову собирались четыреста рубак, ныне (я видел это собственными глазами!) сам покупает на базаре масло и несет домой в капустном листе. Это не только больно, это позор для всей фамилии, для клана, а потом, есть ведь и дети, плоть от плоти Эпина, его надежда, которых там, на чужбине, надо обучать наукам и умению держать в руке шпагу.

Так вот. Эпинским арендаторам приходится платить ренту королю Георгу, но у них стойкие сердца, они верны своему вождю; и так под двойным воздействием любви и легкого нажима – бывает, пригрозишь разок-другой – бедный люд ухитряется наскрести еще одну ренту для Ардшила. А я, Дэвид, – рука, которая передает ему эту ренту.

И он хлопнул рукой по поясу, так, что звякнули гинеи.

– И они платят тому и другому? – воскликнул я.

– Так, Дэвид. Обоим.

– Неужели? Две ренты?

– Да, Дэвид, – ответил Алан. – Этому капитанишке я сказал не то, но тебе говорю правду. И просто диву даешься, как мало требуется усилий, чтобы ее получить.