Похититель бессмертия

Кнопки панели были снабжены надписями. На миг у меня упало сердце, рухнуло куда-то в пустоту: буквы показались незнакомыми, лишенными смысла. Не осталось ни плана дальнейших действий, ни мыслей, ни цели – ничего, кроме липкого ужаса. А потом я глубоко вздохнул, и скованная страхом память начала оживать. Надписи, к счастью, были совсем простыми. В помещении было три двери, по каждой на сплошную стену. Я знал, как на аменге будет «дверь». Всегда путал слова «левый» и «правый», но, по логике, кнопки допуска располагались в соответствии с дверями. По крайней мере, я надеялся, что это так. Древним еще можно было простить то, что они открыли секрет вечной жизни и тут же спрятали его в сердце сверхновой, исключительно с целью подгадить мне спустя тысячу лет. Но если бы они преднамеренно разместили кнопку «правая» слева и наоборот, это не имело бы никакого оправдания.

Кнопок на панели оказалось больше, чем дверей. Я пробежался по ним глазами, читая обозначения на аменге. Те, что отвечали за свет, явно не работали. А остальные?

– Центральная дверь, – сказал я вслух и нажал соответствующую кнопку. В стене раздался металлический перестук, дверь заскрипела и завизжала. Посланница с зелеными шейными огнями, стоявшая рядом, вытащила из ножен длинный нож, потом взялась за ручку и потянула. Дверь тяжело поехала в сторону. Посланница осмотрела открывшийся коридор и кивнула той, что разговаривала со мной.

– А теперь попробуем правую, – сказал я и нажал правую кнопку. Раздался глухой щелчок. – И левую. – Я нажал кнопку слева. Тот же эффект. – Теперь я закрою правую дверь, – сообщил я, нажал кнопку, и новый щелчок заблокировал дверь. – А теперь последний фокус: закрываем шлюз.

С этими словами я нажал кнопку, которая, как я рассчитывал, перекроет выход на «Гадюку».

Пол под ногами дрогнул, и переборка шлюза между «Безымянным» и «Гадюкой» начала медленно, подергиваясь, закрываться, словно гигантский металлический глаз. За мгновение до того, как ее край сомкнулся со стеной, изнутри выметнулась рука и остановила ее. Раздался надсадный скрежет.

Ах да, конечно: там же остался Посланник.

– Сейчас открою, – пообещал я и снова нажал кнопку. Переборка поехала назад, ушла в пол. Через миг Посланник с красными огнями выбрался из «Гадюки», вид у него был угрюмый и зловещий.

Посланница-Ультрафиолет очень внимательно глядела на меня своими холодными бессмертными глазами.

Я заложил руки за спину, чтобы не было видно, как они дрожат. Сцепил пальцы.

– Довольны?

* * *

За неделю до высадки Посланников на Кийстром я, по пути из школы домой, нашел на обочине дороги кону. Ее длинные уши безвольно обвисли, маленькие лапки чуть подергивались. Шкурка была в крови, а глаза неотрывно смотрели вверх, на дерево, под которым она лежала. Я поднял голову и увидел сидящую на ветке сову. Сова глядела своими немигающими глазами вниз, на нас, а когти у нее были измазаны кровью.

В системе Республики водится много видов кроликов, но коны – особенные. Я забрал зверька, принес его домой и отдал Бриджит. Сестра несколько недель безуспешно умоляла родителей подарить ей котенка, однако раненому детенышу коны требовался гораздо более сложный уход. Биопластырь – имитатор кожи для лечения порезов и царапин – продается где угодно. Но годится только для людей. А вот биошкура для коны вряд ли найдется в магазине за углом. Мама сердито уставилась на меня, но Бриджит уже бережно держала зверька обеими ладошками, и пути назад не было.

Коны не оказалось в доме, когда я вернулся туда после высадки Посланников. Родителей и сестру нашел, а кону – нет. Не знаю, сбежала она или Бриджит ее выпустила. Если бы ее убили Посланники, то бросили там же, как мою сестру.

Но сейчас на ум пришла не кона, а та сова. Когда я стоял там, под деревом, рядом с раненым зверьком, в какой-то миг сова чуть повернула голову и перевела взгляд с него на меня. Птицы на людей совсем не похожи, но смысл этого движения был до жути понятен: она прикидывала длину своих когтей и толщину моей шеи.

* * *

Посланница-Ультрафиолет подошла ближе. Я еще крепче сцепил пальцы за спиной, но отчего-то был уверен: она знает, что меня колотит от страха.

Нас теперь разделяло меньше фута, так что наши лица освещали не расставленные Посланниками фонарики, а ее зловещие фиолетово-черные огни.

– Как вас зовут, юноша?

– Шон Рен, – ответил я.

– Кийстромец, – констатировала она с той же уверенностью, с какой я назвал свое имя.

Я его всегда произносил с родным выговором. Можно было, конечно, от него избавиться, с моими способностями к фонетике я мог научиться говорить на сестринском как на родном. Итаку уничтожили восемь лет назад, и я навсегда покинул родную планету. Я знал, как произносить свое имя с республиканским выговором – но тогда оно перестало бы быть моим.

Ультрафиолет глядела на меня так, будто все это знала.

– И вы действительно свободно говорите на аменге?

– Разумеется, – кивнул я, и тут до меня кое-что дошло.