Затем он вернулся в переднюю часть фургона, которая служила ему жильем. Он вышел оттуда через несколько минут, держа в одной руке два крупнокалиберных револьвера, а в другой – желудок квагги с буйволовым жиром. Хорошенько осмотрев оба револьвера и патроны, он убедился, что все в порядке, однако пробормотал:
– Не люблю я эти игрушки! Их почти не чувствуешь в руке. Хорошо стрелять из них невозможно, – пренебрежительно заметил он. – Кроме того, не люблю я эти пули – они не толще мундштука. Глубоко они не входят. Они расплющиваются, как монета, а выбить человека из строя они не могут… То ли дело доброе ружье и пульки восьмого калибра, да еще если к ним подбавлено немножко олова… Вот когда можно поработать! Но ведь у меня выбора нет, ничего не поделаешь… Сегодня ночью мне мое верное ружье служить не может. А эти бараньи ножки – это как-никак двенадцать выстрелов… Ладно, довольно болтать. Вот и солнце заходит. Приготовимся…
Он закрыл заднюю дверь фургона на засов и через деревянную перегородку обратился к обеим женщинам тоном, в котором уважительные интонации контрастировали с его обычной грубостью:
– Если вы услышите кое-какой шум, не пугайтесь. Возможно, будет схватка. Я попытаюсь сделать все, чтобы вырваться отсюда.
Никакого ответа.
– Вы меня слышите, сударыня? И вы тоже, барышня. Не бойтесь: вам ничто не грозит.
Обе пленницы хранили презрительное молчание.
– Ладно, ладно! – проворчал Клаас и ушел. – Потом посчитаемся. Клянусь, Корнелис и Питер были правы! Черт меня побери, если я не заставлю себя слушать! Надо было опрокинуть фургон в речку и подмочить бочонок с порохом, хотя бы даже погибли эти две тигрицы.
Ночь наступила сразу, без сумерек. Она, как черное покрывало, свалилась на реку, на долину, на лес. Клаас снял с себя кожаную куртку, шерстяную рубашку, разулся. На нем остались одни только узкие рейтузы. Тогда он вскрыл бурдюк из желудка квагги, набрал полные пригоршни жира и обильно смазал себе лицо, туловище, руки и ноги и даже единственное свое одеяние.
– Вот так! – сказал он. – Хорошо! Теперь, если я даже попаду в засаду, черта с два им удастся схватить меня. Я выскользну у них из рук, как угорь, и никакая сила меня не удержит.
Он заткнул оба револьвера себе за пояс и прихватил кривой нож, похожий на мексиканский мачете и на тесак гвианских золотоискателей. Затем с легкостью, какой нельзя было и ожидать от такого увальня, он перескочил через забор и исчез, оставив фургон на милость Божью.
По мере того как он приближался к месту расположения врагов, которые при фантастическом свете костров готовили себе ужин, шаг его замедлялся. Клаас взял свой нож в зубы, растянулся на траве и пополз с гибкостью кота, не дыша и производя не больше шума, чем змея, устремляющаяся в засаду. Он прокладывал себе дорогу руками среди сухой травы так, что не слышно было, как ломался сухой стебелек; он скользил по тропинкам, которые протоптали дикие звери, использовал всю свою ловкость сына природы и наконец добрался-таки до своих врагов. Одни лежали, другие сидели вокруг костра и жарили мясо, покуривая отвратительный табак, который здесь на вес золота.
Разговор шел оживленный, и говорили, разумеется, о создавшемся положении и о событиях, которых можно было ожидать назавтра.
– Нет, вы только подумайте, – сказал один, – этот чурбан хотел бы забрать себе весь клад!..
– Клад? А вы уверены, что он действительно существует, этот клад? – спросил какой-то скептик.
– Да вы с ума сошли! – загремел хор оптимистов. – Все только об этом кладе и говорят! Такое богатство! Можно было бы купить всю колонию!..
– А женщины?.. Там есть женщины, в фургоне. Когда повесим бура, мы женщин разыграем. На ножах.
– Я предпочитаю добрую пригоршню алмазов…
– А кто сказал, что эта скотина развозит настоящих женщин? Вероятно, это какие-нибудь голландские судомойки…
– Еще чего!.. Это чистокровные англичанки, друг мой. Настоящие леди. Вы видели, как он оберегал фургон, когда мы гонялись за Смитом?
– Это верно.
– Вы их не видали?
– Нет, но мне говорили Корнелис и Питер.
– Это его братья?
– Братья. Но они страшно злы на него.
– Ничего себе семейка! Братья, а готовы убить один другого!
– А вам-то что? Поделим их наследство!
– Смотрите на них! Вот они о чем-то горячо беседуют с миссионером, который свалился к нам на прииск несколько дней назад. По-моему, зловещая птичка.
Клаас, который невозмутимо слушал весь этот разговор, не оставлявший никаких иллюзий насчет намерений его врагов, повернул голову и действительно увидел его преподобие в обществе Корнелиса и Питера.
Вот они медленно отошли в сторону и остановились в самом конце освещенной кострами поляны. Клаас не потерял ни одного мгновения. Тем, кто только что выкладывал свои планы, он предоставил тешиться надеждой, хотя и придерживался особых взглядов на ее осуществимость, а сам пробрался к тому месту, где совещались три мерзавца.
Он не слышал первой части беседы, но вторая оказалась в высшей степени интересной.