Похитители грёз

Ноа взял пластиковую ложку. Он жевал ее, пока Блу кормила Чейнсо остатками гамбургера. Они закрыли дверь Ронана — если Гэнси все-таки удавалось обитать в остальной части апартаментов, то присутствие Ронана решительно доминировало в его комнате. Ноа показал Блу свою спальню. Они попрыгали на его идеально заправленной кровати, а затем поиграли в плохую версию пула. Ноа развалился на новом диване, пока Блу уговаривала старый плеер проиграть пластинку, слишком мудреную, чтобы заинтересовать их обоих. Они открыли все ящики стола в главной комнате. Однин из адреналиновых шприцов Гэнси отскочил от внутренностей верхнего ящика, пока Блу вынимала причудливую ручку.

Она скопировала массивный почерк Гэнси на счете Нино, а Ноа надел элегантный свитер, который он нашел свернутым под столом. Она сжевала лист мяты и дышала на лицо Ноа.

Присев на корточки, они пятились по авиационной распечатке, которую Гэнси растянул вдоль комнаты. По краю он набросал себе загадочные примечания. Некоторые из них были координатами. Некоторые — объяснениями топографии. Некоторые — словами из песен Битлз.

Наконец, они добрались до кровати Гэнси, которая была просто пружинным матрацем на металлическом каркасе. Он располагался в квадрате солнечного света в центре комнаты, повернутый под углом, как будто его затащили в здание. Без особых обсуждений Блу и Ноа свернулись на покрывале, каждый взял по одной из подушек Гэнси. Это ощущалось преступным и усыпляющим. Всего в дюймах, глядя на нее, моргал сонный Ноа. Блу смяла у носа край простыни. Она пахла мятой и ростками пшеницы, можно сказать, как Гэнси.

Пока они припекались в солнечном свете, она позволила себе подумать это: «Я безумно влюбляюсь в Ричарда Гэнси».

В некотором смысле это оказалось легче, чем притворяться. Она ничего не могла с этим поделать, конечно, но позволить себе такое подумать, будто надавить на мозоль.

Конечно, обратная истина казалась чем-то само собой разумеющимся.

«Я не влюбляюсь в Адама Перриша».

Она вздохнула.

Приглушенным голосом Ноа произнес:

— Иногда я притворяюсь, что я, как он.

— В чем?

Он задумался.

— Он живой.

Блу обняла его рукой за шею. Не было ничего такого, что сказало бы, будто быть мертвым лучше.

В течение нескольких сонных минут они молчали, устроившись на подушках, а затем Ноа сказал:

— Я слышал о том, что ты не будешь целовать Адама.

Она спрятала лицо в подушках, щеки загорелись.

— Ну, мне все равно, — продолжил он. С тихим восторгом он предположил: — Он пахнет, верно?

Она снова повернулась к нему.

— Он не пахнет. С тех пор, как я была маленькой, каждый экстрасенс, которого я знала, твердил мне, что, если я поцелую мою истинную любовь, он умрет.

Ноа нахмурил брови или, по крайней мере, ту их половину, которая не была зарыта в подушку. Его нос казался более кривым, чем она когда-либо замечала.

— Адам — твоя истинная любовь?

— Нет, — сказала Блу. Она испугалась того, насколько быстро ответила. Она не могла перестать видеть перед собой смятую сторону коробки, которую он пнул. — Я имею в виду, я не знаю. Я просто не целую никого, только чтобы быть на безопасной стороне.

То, что Ноа был мертв, сделало его более открытым, чем большинство, так что его не беспокоили сомнения.

— Это «когда» или «если»?

— Ты о чем?

— Типа, если ты поцелуешь твою истинную любовь, он умрет, — объяснял Ноа, — или когда ты поцелуешь твою истинную любовь, он умрет?

— Не пойму, в чем разница.

Он потерся щекой об подушку.

— Мммяягкая, — заметил и добавил: — Первое — твоя ошибка. Второе — ты просто оказываешься там, где это происходит. Например, когда ты его целуешь, БАХ! — на него нападает медведь. Полностью не твоя вина. И ты не должна плохо себя чувствовать из-за этого. Это не твой медведь.

— Думаю, «если». Они все говорят «если».

— Облом. Так ты собираешься никогда не целоваться?

— Похоже на то.

Ноа почесал пятно на щеке. Оно не пропало. Оно никогда не пропадало. Он сказал:

— Я знаю кое-кого, кого ты могла бы поцеловать.

— Кого? — Она поняла, что его глаза улыбались. — Ох, подожди.

Он пожал плечами. Наверное, он был единственным человеком, которого знала Блу, кто мог сохранить целостность жеста пожатия плеч даже лежа.

— Не то чтобы ты собиралась меня убить. Я имею в виду, если тебе любопытно.

Она не думала, что ей было любопытно. В конце концов, это не выбор. Быть неспособной кого-либо поцеловать — это все равно, что быть бедной. Она старалась не зацикливаться на вещах, которые не могла иметь.

Но теперь…

— Ладно, — согласилась она.

— Что?

— Я сказала: ладно.

Он покраснел. Или, скорее, потому что был мертв, стал нормального цвета.

— Мм.

Он приподнялся на локте.

— Ну. — Она оторвала свое лицо от подушки. — Просто как…

Он потянулся к ней. Блу чувствовала трепет полсекунды. Нет, скорее, четверть секунды. Потому что после она почувствовала слишком твердые складки его напряженных губ. Его рот мял её губы, пока не встретил зубы.

Все было скользко, деликатно и весело.

Они оба залились смущенным смехом. Ноа произнес:

— Бах!

Блу раздумывала над тем, чтобы вытереть рот, но решила, что это было бы грубо. Все было довольно заурядно.

Она сказала:

— Ну.