Похитители снов

– Тогда это была случайность, – заметил он и закрыл тюбик с клеем. – А теперь ты можешь делать это намеренно?

Ронан не знал, как быть – преувеличить свою силу или подчеркнуть сложность процесса.

– Иногда я могу выбирать, что принести. Но не могу выбрать, о чем видеть сон.

– Расскажи, на что это похоже, – попросил Ганси и полез в карман за мятой.

Он положил листок на язык и продолжал:

– Проведи меня через процесс. Что происходит?

В окрестностях мусорной корзинки послышался звук рвущейся бумаги, это Бензопила, к своему полному удовлетворению, раздирала большой конверт.

– Во-первых, – сказал Ронан, – надо выпить пива.

Ганси устремил на него испепеляющий взгляд.

По правде говоря, Ронан сам не очень хорошо разбирался в нюансах. Это совершенно точно было связано с тем, КАК он засыпал. В нетрезвом виде сны казались податливее. Меньше туго натянутой тревоги, больше мягкости. Они поддавались осторожным манипуляциям – до тех пор, пока внезапно не обрывались.

Он собирался именно так и сказать, но вдруг с языка у него сорвалось:

– Они в основном на латыни.

– Что?

– Так всегда было. Я даже не знал, что это латынь, пока не подрос.

– Ронан, для этого нет никаких причин, – строго сказал Ганси, как будто тот швырнул игрушку на пол.

– Знаю, Шерлок. Но тем не менее.

– Во сне ты думаешь на латыни? Или на ней разговаривают другие? Я, например, говорю на латыни, когда ты видишь меня во сне?

– Да-а, детка, – с огромным удовольствием ответил Ронан.

Он расхохотался так, что Бензопила перестала драть бумагу и пришла убедиться, что он не умер.

Иногда ему снился и Адам, мрачный, изящный, полный безыскусного презрения к неуклюжим попыткам Ронана наладить контакт.

Ганси повторил:

– Во сне я говорю на латыни?

– Чувак, ты и в реале ее знаешь. Это некорректная постановка вопроса. Ну да, и ты тоже. Но обычно это разные незнакомые люди. Или надписи… надписи на латыни. И деревья на ней говорят.

– Как в Кабесуотере.

Да, как в Кабесуотере. Хорошо знакомом Кабесуотере, хотя Ронан уж точно не бывал там раньше минувшей весны. И все-таки, когда он пришел туда впервые, ему показалось, что это давно забытый сон.

– Совпадение, – произнес Ганси, потому что это не было совпадением и потому что он должен был это сказать. – А что бывает, когда ты чего-то хочешь?

– Если я чего-то хочу, я должен, типа, хорошо это сознавать. Почти бодрствовать. И хотеть надо очень сильно. А затем надо взять и…

Ронан уже собирался привести в пример ключи от «Камаро», но затем раздумал.

– То, что желаешь взять, нужно держать не как во сне, а как что-то настоящее.

– Не понимаю.

– Я не могу притвориться, что держу это. Надо держать на самом деле.

– Всё равно не понимаю.

Ронан тоже, но он не знал, как объяснить по-другому. Несколько секунд он молчал и думал. Стояла тишина, не считая Бензопилы, которая вновь принялась потрошить труп конверта.

– Наверно, это как рукопожатие, – наконец сказал Ронан. – Ты знаешь, что сейчас человек протянет тебе руку, и он ее протягивает; и хотя раньше ты никогда с ним не встречался, но за секунду до прикосновения угадываешь, потная она или нет. Вот как-то так.

– Иными словами, ты не можешь объяснить.

– Я только что объяснил!

– Нет, ты использовал существительные и глаголы в интересном, но нелогичном сочетании.

– Я объяснил, – настаивал Ронан так яростно, что Бензопила захлопала крыльями, не сомневаясь, что ей грозит беда. – Это кошмар, чувак… тебе снится, что тебя укусили, а когда просыпаешься, у тебя болит рука. Вот так.

– О, – произнес Ганси. – Правда болит?

Иногда, когда он выносил нечто из сна, им двигал настолько неразумный порыв, что реальный мир несколько часов после пробуждения казался бледным и высушенным. Иногда он долго не мог владеть руками. Иногда Ганси находил Ронана и думал, что тот пьян. Иногда он действительно был пьян.

– Это значит «да»? И вообще, что это такое? – Ганси взял деревянный ящик.

Когда он повернул колесико, одна из кнопок на другой стороне вдавилась.

– Головоломка.

– И что это значит?

– Блин, а я знаю? Так она называлась во сне.

Ганси посмотрел на Ронана поверх очков.

– Не надо говорить со мной таким тоном. Иными словами, ты сам не понимаешь, что принес?

– Мне кажется, она нужна для перевода. Она это делала во сне.

Вблизи резьба превратилась в буквы и слова. Кнопки были такими маленькими, а буквы такими аккуратными, что Ганси не мог догадаться, как эту штуку сделали. И как разнообразные колесики встроили в ящик без всяких видимых швов на радужной деревянной поверхности.

– Здесь латынь, – заметил он и перевернул коробку. – Здесь греческий. А тут… санскрит, кажется. А это коптский?

Ронан спросил:

– Блин, кто вообще знает, как выглядит коптский?

– Очевидно, ты. Я практически уверен, что это он. А эта сторона, с колесиками – мы. Во всяком случае, наш алфавит, и он складывается в английские слова. А здесь? Остальное – мертвые языки, но конкретно этот я не узнаю…

– Слушай, – сказал Ронан, поднимаясь на ноги. – Ты всё слишком усложняешь.