Похитители тел

– Там еще профессора биологии процитировали, – нетерпеливо напомнил он. – Гигантские плоды, найденные летом к западу от нашего города.

Когда я вспомнил, о чем речь, мы с Джеком пролезли в люк и присели на полу рядом с загадочными объектами. Все они лопнули в четырех-пяти местах, и вот что любопытно: серая пыль по краям начинала белеть, словно обесцвечивалась на воздухе. Мало того, она обретала форму.

Однажды я видел куклу, сделанную южноамериканскими индейцами. Ее сплели из гибкого тростника, перевязав в нужных местах так, чтобы получились голова, туловище, руки и ноги. То же самое происходило с серыми грудами на полу: они складывались в человеческие фигурки, такие же примитивные, как та кукла, и такие же узнаваемые.

Не знаю, сколько мы так просидели. Серая субстанция продолжала вытекать из шаров – медленно, как горячая лава. Слепленные из нее фигурки росли и становились все менее примитивными, пустеющие оболочки трещали и съеживались, как опавшие листья.

Так меняют очертания облака в безветренном небе: на полу перед нами лежали уже не куклы. Фигурки подросли до величины новорожденных младенцев. На лицах у них наметились глазницы, нос, рот, руки стали сгибаться в локте, и на концах у них отрастали пальчики.

Мы с Джеком посмотрели друг на друга, зная уже, что увидим дальше.

– Вот откуда заготовки берутся, – хриплым шепотом сказал он. – Растут из этих серых семян.

Не в силах больше смотреть на это, мы встали и побрели через подвал на затекших ногах в поисках чего-то нормального. Луч фонарика упал на «Сан-Франциско Кроникл», верхнюю в кипе старых газет. Заголовки, повествующие о коррупции и убийствах, прямо-таки радовали глаз, помогая справиться с путаными, противоречивыми мыслями. Мы постояли немного и вернулись к угольному бункеру.

Невероятный процесс подходил к концу. Оболочки рассыпались в прах, а четыре фигуры вытянулись в рост взрослого человека. Липкое волокно, из которого они состояли, было еще рубчатым, как вельвет, но постепенно разглаживалось и окончательно побелело. Четыре заготовки в ожидании финишной обработки – для меня, Джека, Бекки и Теодоры.

– Они поглощают влагу из воздуха, вот как это работает, – пробормотал Джек, стараясь осмыслить немыслимое. – Человеческое тело на восемьдесят процентов состоит из воды.

Приподняв руку ближайшего ко мне манекена, я посмотрел на гладкие пальцы без папиллярных линий, и в уме у меня зародились одновременно две мысли: «Нам каюк» и «Теперь Бекки придется остаться здесь».

Глава десятая

2.21 ночи. Еще девять минут, и можно будить Джека, чтобы сменил меня. Бесшумно, в одних носках расхаживая по верхнему коридору, я открыл дверь к Бекки, вошел и в третий раз за ночь обвел всю спальню фонариком, как и все прочие комнаты в доме. Посветил под кровать, проинспектировал шкаф, задержал луч над изголовьем, чтобы рассмотреть лицо спящей. Бекки дышала ровно, приоткрыв губы, ресницы лежали на веках красивыми полукружьями. Прилечь бы ненадолго с ней рядом, ощутить ее тепло, да нельзя. Я вышел в коридор и поднялся на чердак.

Ничего лишнего я там не обнаружил. На трубе висели, прикрытые простыней, плечики с маминой одеждой, тут же стоял ее кедровый сундук. Отцовский картотечный шкаф перекочевал сюда из нашего с ним врачебного кабинета. Наверху стопка дипломов в рамках, внутри записи о простудах, порезанных пальцах, раке, переломах, свинке, дифтерии, рождениях и смертях, охватывающие около двух поколений Милл-Вэлли. Половина пациентов уже скончалась, и плоть, которую врачевал отец, обратилась в прах.

Я подошел к слуховому окну, где любил читать в детстве, и посмотрел на лежащий подо мной темный город. Многим из тех, кто сейчас спит там внизу, помог явиться на свет мой отец. Дул легкий бриз, перемещая тени от проводов на столбах от одного пустого тротуара к другому. Я видел освещенную фонарем веранду Мак-Нили и темную массу дома за ней. А вот веранда Грисонов – в семь лет я играл там с Дотом. Дальше белый штакетник Блейна Смита; этот город населен моими соседями и друзьями. Многих я знал если не близко, то хотя бы в лицо, здоровался с ними на улице. Знал здесь каждую улицу, каждый дом и задний двор, знал все холмы, поля и дороги на многие мили вокруг.

Теперь я больше ничего здесь не знаю. Ничего как будто не изменилось, но всё кажется мне чужим. Освещенные веранды и темные дома пугают меня. Город превращается в нечто ужасное, враждебное мне, желающее меня поглотить.

Услышав скрип чердачных ступеней, я пригнулся, держа наготове фонарик.

– Это я, – сказал Джек. Я осветил его сонную физиономию, и мы постояли, глядя на Милл-Вэлли вместе. В доме, на улице, во всем городе царила мертвая тишина; в этот час человек слабеет телом и духом. – Давно внизу был? – спросил он.

– Недавно. Не волнуйся, я каждому ввел по сто кубиков воздуха внутривенно.

– И что они? Умерли?

– Если можно так сказать про тех, кто никогда и не жил. Обратный процесс, во всяком случае, движется.

– Снова превращаются в серую пыль?

Я кивнул и увидел, как вздрогнул Джек.