Похитители тел

– Мэнни прав, – произнес я вслух. – Мэнни объяснил всё очень доходчиво. – Мэнни, Мэнни. Последнее время я только о нем и слышу. Мало того, что он разрешил эту загадку без чьей-либо помощи и поделился разгадкой со мной и Джеком, так еще и мои пациенты до небес его превозносят. Знакомый мне Мэнни Кауфман как-то осторожней высказывался и не спешил с выводами. Этого Мэнни я не знаю, полыхнуло у меня в голове. Это вообще не Мэнни – он просто выглядит, говорит и ведет себя как…

Я потряс головой, отгоняя вздорную мысль. Это только доказывает, насколько он прав, несмотря на какие бы то ни было отпечатки. Доказывает, насколько силен психоз, охвативший Милл-Вэлли.

В окно светило предвечернее солнце, с улицы доносились нормальные будничные звуки. Ночные происшествия на этом фоне тускнели, утрачивали реальность. Я мысленно снял шляпу перед Мэнни Кауфманом, королем мозгоправов, убеждая себя, что он точно такой, каким и был, – умный и проницательный. Не то что мы, истеричные дураки. Нет причин, по которым Бекки не могла бы вернуться в собственную постель.

Я приехал домой около восьми вечера, после больничного обхода. Было еще светло, и Теодора с Бекки в отысканных где-то фартуках накрывали ужин на широких деревянных перилах веранды. Из верхнего окна слышался стук пишущей машинки. Дом, населенный приятными мне людьми, снова ожил, и я чувствовал себя превосходно.

Джек спустился, мы сели ужинать. Вечер выдался чудесный, ясный и теплый не по-осеннему. Старые деревья на улице шелестели под легким бризом, птицы щебетали, где-то стрекотала газонокосилка – один из самых приятных на свете звуков, по-моему. Мы сидели кто на качалке, кто в удобных плетеных креслах, ели сэндвичи с беконом и помидорами, пили кофе, говорили о пустяках – такие счастливые моменты запоминаются на всю жизнь.

Бекки, как видно, сходила домой за вещами: на ней было платье из тех, что превращают хорошеньких женщин в красавиц. Мы с ней сидели рядышком на качалке.

– Не хочешь пойти наверх и поддаться соблазну? – спросил я.

– С удовольствием, только поем сначала.

– Ты мне таких милых предложений не делал, когда ухаживал, Джек, – заметила Теодора.

– Не осмеливался, – сказал он с набитым ртом. – Боялся, что ты мигом меня окрутишь.

Я покраснел, но понадеялся, что в сумерках этого никто не увидит. Может, рассказать им про моих пациентов? Нет, не стоит пока. Бекки сразу захочет домой – лучше провести вечер с ней, а потом ее проводить.

– С ног валюсь, пойду лягу, – заявила Теодора, поднявшись с места. – Ты со мной, Джек? – многозначительно спросила она.

– Да, пошли, – понимающе кивнул он, допил кофе и выплеснул на лужайку осадок. – До завтра, спокойной ночи.

Я не стал их удерживать. Белайсеки ушли в дом и поднялись по лестнице, тихо переговариваясь. Интересно, Теодора вправду так устала или хочет поиграть в сваху? Очень уж решительно увела она Джека. Впрочем, неважно: я и утром успею им рассказать о новом обороте событий. Монашеская жизнь мне поднадоела, и я считал, что заслужил шанс побыть с Бекки наедине.

Когда Белайсеки дошли до верхней площадки, я спросил:

– Может, пересядешь налево?

– Хорошо. – Она пересела. – Только зачем?

Я поставил на перила пустую чашку.

– Потому что я в поцелуях левша – если понимаешь, о чем я.

– Не очень, – улыбнулась она.

– Неудобно мне, когда женщина справа. Все равно что писать не той рукой, которой привык. Я плохо целуюсь, когда так сижу.

Я закинул левую руку на спинку качалки, привлек Бекки к себе и устроился так, чтобы нам обоим было удобно. Я желал этого поцелуя всем своим существом. Сердцебиение участилось, кровь застучала в висках. Поцелуй, нежный и медленный поначалу, набирал силу, пронизывая током все мои нервы. Я отстранился на миг, чтобы перевести дыхание, и поцеловал Бекки снова. Мне было уже все равно: я в жизни ничего подобного не испытывал. Я гладил ее бедро, сознавая, что наверх мы неминуемо поднимемся вместе.

– Майлс! – донеслось непонятно откуда. – Майлс! – Джек отчаянно махал мне с порога. – Скорее!

Что-то с Теодорой, сообразил я, пробегая за ним через гостиную к лестнице, но Джек прошел мимо, зажег фонарик и стал спускаться в подвал. Там он откинул люк старого угольного бункера с высокими, до потолка, стенками, который давно уже, когда отец провел газ, разгрузили и помыли из шланга. Светлый овал фонарика остановился на бетонном полу, и я не сразу понял, что там лежит.

Больше всего это напоминало четыре круглых гигантских плода около трех футов диаметром. Кое-где они лопнули, и из них просочилась субстанция, похожая на серую пыль.

Мой ум еще не полностью впитал то, на что смотрели глаза. Сначала мне вспомнилось перекати-поле – сухие, легче воздуха, комья, которые ветер гонит через пустыню, – но это было другое. Шары состояли из переплетенных желтоватых волокон, между которыми была натянута коричневая мембрана, похожая цветом и текстурой на сухие дубовые листья.

– Плоды, – тихо проронил Джек. – Как в той газетной заметке.

Я недоумевающе смотрел на него.