Похитители завтрашнего дня (авторский сборник)

Словно по мановению волшебной палочки из-за портьер в глубине комнаты появились два дюжих парня в черных костюмах и, следуя молчаливому приказу Тамуры, выволокли бесчувственные тела.

Теперь я понял, кому принадлежит этот дом.

— Господин Гоэмон… — Дайдзо Тамура неторопливо и даже величаво откинулся на спинку кресла. Коротко остриженные с проседью волосы, узкие, настороженные, остро поблескивающие глаза, толстый нос, мясистые губы, волевой подбородок… Да, он производил впечатление сильной личности. По сравнению с его внушительной, так и излучавшей собственное достоинство фигурой наш президент выглядел мелкой козявкой. — Я собираюсь обратиться к вам с деловым предложением.

— Вот и отлично, расчудесно, прелестно, потрясно! Я только об этом и мечтаю, — Гоэмон, развалясь в кресле, болтал короткими ногами, которые не доставали до полу. — Если я соглашусь, ты, парень, устроить мне свиданьице с его японским величеством, солнцеликим императором.

— Пока трудно сказать что-либо определенное по этому поводу, — ответил Тамура. — Во всяком случае, по-видимому, я единственный, кто может попытаться представить вас верховному владыке. Однако я хотел бы предупредить вас… Кстати, позвольте узнать, какие цели вы преследуете, добиваясь аудиенции у его величества?

— Хочу автограф! Пусть японское величество возьмет клочок бумажки и начертит, напишет, накарябает свое дорогое имечко, — безмятежно произнес Гоэмон. — Здорово, а? Таким автографом перед каждым можно похвалиться.

— Его величество не изволит даровать автографы, — строго сказал Тамура. — А если даже и выпадет такое неслыханное счастье, автограф его величества нельзя показывать каждому встречному и распространяться о нем. Предупреждаю вас, господин Гоэмон, к подобной святыне надо относиться очень бережно. В противном случае я буду вынужден — к величайшему моему сожалению! — вас зарубить.

— И-их, страсти-то какие! Больно ты страшный, господин разбойник с большой дороги! Небось, все малые дети тебя боятся! — Гоэмон завертел глазищами в разные стороны. — По если ваша милость, высокочтимый господин, желает, жаждет получить в подарок мою голову, подарю, мне не жалко! А две хошь? А три? Могу и десяток, свеженьких, тепленьких.

Дайдзо Тамура и ухом не новел.

— Я приложу все силы для того, чтобы помочь вам получить высочайшую аудиенцию, — сказал он. — А за это — услуга за услугу, господин Гоэмон! — попрошу вас поделиться со мной лично всеми вашими знаниями и не совсем обычными способностями.

— Это ладно, чего уж проще! — неожиданно легко согласился Гоэмон.

— Скажите… вот недавно вы уничтожили звук… А еще что-нибудь вы можете? — как бы между прочим спросил Дайдзо Тамура.

— Могу, могу! Всякое там разное… Штучки-дрючки, фокусы-мокусы, хе-хе-хе!.. Знаю вещи поинтереснее, чем ваша детская игрушка, то бишь наука.

Чувствовалось, как напряжение у всех постепенно спадает.

И вдруг Кисако, все это время неподвижно стоявшая рядом со мной, начала оседать.

Я поспешно подхватил ее:

— Что с тобой? Тебе плохо?

Слегка приоткрыв глаза, она слабым голосом произнесла:

— Представляешь, как мы сюда попали?.. По… по… воздуху…

И потеряла сознание.

Водоворот

Говорят, две с половиной тысячи лет назад спартанский царь содрогнулся, бросив взгляд на привезенное из Сицилии новое страшное оружие, и воскликнул:

— О-о, Геракл! Пришел конец храбрости человеческой!..

Этим новым страшным оружием была катапульта.

Изобретатель динамита Альфред Нобель испытывал ужасные душевные муки, опасаясь, как бы человечество не погибло, если кому-нибудь придет в голову применить на войне созданное им взрывчатое вещество. Составляя завещание, он распорядился, чтобы все его огромное состояние было использовано для награждения людей, сделавших вклад в дело прогресса цивилизации и сохранения мира во всем мире. Так было положено начало Нобелевским премиям.

Когда в 1945 году в пустыне Аламогордо была взорвана первая атомная бомба хиросимского типа, мощностью равная всего лишь нескольким килотоннам тринитротолуола, известный ученый Роберт Оппенгеймер, принимавший участие в создании этой бомбы, говорят, пережил тяжелое потрясение: он опасался за будущее человечества, считая, что люди получили оружие для своего уничтожения.

Может быть, эти трое и им подобные были отчаянными трусами?

Нет, не думаю.

Просто такие люди наделены большим здравым смыслом, большей гуманностью, чем окружающие. Они понимают связь вещей. С присущей им проницательностью и широтой они могут увидеть явление в целом. Увидеть и содрогнуться. Почувствовать, какой непоправимой бедой грозит человечеству «дьявольское изобретение».

Я бы их назвал не трусливыми, а мудрыми и дальновидными.