Похмелье

– Есть котлеты, есть пельмени из дичи, есть шашлыки.

– А без дичи пельмени можно сделать?

– Нет.

– Почему?

– Потому что их уже слепили.

– А новые без дичи нельзя слепить?

– Нет.

– Почему?

Ох, мама. Зачем ты родила меня официантом?

Существуют различные тренинги для работников общепита, но, на мой взгляд, такие же тренинги просто необходимо проходить каждому гостю, который посещает различные заведения.

Порой очень сложно объяснить людям, которые пришли в ресторан, почему кухня не может идти на поводу всех их желаний. Ресторан – это механизм, который предпочитает работать без сбоев, в привычном ему русле. Заготовки делаются заранее. Пельмени тоже лепятся заранее и высунуть из готового пельменя мясо можно, но сделать это достаточно трудно.

Я по привычке развел руками, ответить мужику я ничем не мог. Он и так был недоволен, когда только пришел сюда, теперь его лицо покраснело, а на лбу стали выступать капли пота.

Мне нравилось, что он злился, нравилось, что у нас нет детского меню и нравилось то, что из пельменей нельзя было убрать мясо из дичи. Даже в этом относительно провинциальном городе было очень много заведений, куда можно прийти с детьми. Этот ресторан явно был не из их числа, и я постепенно перестал скрывать недовольство по поводу их прихода.

Мина мужика окислялась все больше. Откуда-то со стороны глухо начала поддакивать жена:

– Молодой, человек. Дети голодные, что поесть-то можно?

– Есть котлеты, шашлыки, пельмени. Салатов много, есть без дичи, обычные – в принципе, выбор большой. Котлеты есть из фазана, из кролика, они по вкусу как обычные.

Вроде контакт был более-менее налажен. Тон моих гостей изменился:

– Ладно, давайте котлеты из кролика. Картошка фри есть?

Женщина выглядела измотанной. Говорила она еле-еле. Я кое-как ей отвечал. Сил хватало только на то, чтобы соглашаться, кивая головой. И чем чаще я повторял эти движения, тем больше понимал, что меня внезапно начало накрывать.

Опьянение было сладким, каким-то особенно нежным и манящим. Неизвестно было, куда именно оно меня звало, но эта даль так приятно сияла и обволакивала каким-то слишком теплым одеялом.

– Молодой человек! Вы слышите вообще?

– Да, я вас прекрасно слышу.

– Картошка фри есть?

– Нет, но есть запеченная картошка. Пойдет?

С горем пополам они выбрали еду. Себе и своим светловолосым детишкам. Выбрали напитки, а я записал все в свой потрепанный блокнот.

Я был не до конца уверен, поняли они, что я немного пьян или нет. Я вообще уже ни в чем до конца уверен не был. Сделал пару шагов в сторону от семейки и наш с ними диалог показался мне выдумкой. Я не был уверен в том, что произошедшее 3 секунды назад случилось на самом деле. Такое бывает, когда напиваешься слишком резко, или напиваешься в первый или второй раз в жизни. Когда само состояние опьянения является для тебя чем-то новым, неизученным и непонятным.

В голове шумели разные голоса, они смешались в единый неразборчивый вопль. Лампочки ресторана мелькали в голове, будто я попал на школьную дискотеку. Я бы мог получить удовольствие от этого состояния, если бы немного расслабился, но времени не было.

Нужно пробить заказ и отправить на кухню и в бар. Я подошел в киперу, достал блокнот, взглянул в него и понял, что не могу ни черта разглядеть. Буквы расплывались, слова не имели никакого смысла. Я не мог собраться и разглядеть хоть что-то из того, что написал своей же правой рукой.

Ситуация была хреновой. Опьянение резко перестало приносить удовольствие, я начал немного паниковать. Одновременно с этим на кнопку снова нажал одинокий мужичок. Я обещал к нему подойти, как только освобожусь. Все намекало на то, что я обязан вот-вот словить запару. Я уже был одной ногой в ней, и ситуация обещала стать только хуже.

Нужно было подойти к мужику, поговорить с ним и, возможно, повторить виски. Затем нужно было быстро бежать назад к киперу и попытаться разобраться в своих записях на непонятном пьяном языке.

Мужик в углу ресторана стал выглядеть пьяным второй раз за наше знакомство. Он расслабленно развалился в кресле. К маринованной лосятине почти не притронулся, а виски допил. Его речь снова стала размытой. Вместо своей закуски он жевал буквы и еле внятно произносил слова, понимал которые я только из-за того, что сам был сильно нетрезвым.

– Држще. А, држище. Вот, ты дружще получается. А сам в дружбу-то веришь?

Для того, чтобы окончательно войти в образ пьяного мужика, ему не хватало в конце этой фразы икнуть. Наверное, он находился возле последней стадии опьянения – его яростно тянуло на философию. Скорее всего, дальше должны последовать вопросы о политике. Я не успел ответить на вопрос, он не дал мне этого сделать:

– У мня вот друзей нет, зато никто и никогда не предавал!

Наверное, в этой фразе было очень много смысла, но я продолжал спешить:

– Еще виски?

– Да, пожалста.

Я сообщил Роме про еще одну порцию и вернулся к заказу для семейки. Глаза продолжали игнорировать мои просьбы о четкости взгляда, я ни черта не мог разобраться в своих записях. Но Игорь был как никогда кстати. Я протянул ему блокнот с заказом: