Поход Мертвеца

– Это большая редкость. Взять хоть Црена-воителя. Того, что почти век назад именем царя богов Мраволев пожег. Храмовников в собор загнал, остальных в соборную библиотеку и запалил. Дескать, при новом боге-царе все равно одна только книга и надобна – его писание. Все пророки это говорят. Потому так за учеников их страшно. Верят ведь, что одна и надобна, и ничему не сомневаются. Несчастные люди. И жаль их, и страшно. Дай волю, сотворят такого кумира…

– Только не я и не мои! – резко бросил Пифарь.

– Да я ж и не спорю, напротив. Удивительный пророк ты, благолепный. Вот и от ужина в пользу брата своего отказался.

– Кого? – не понял Пифарь.

– Ты ж сам говорил, все люди братья. Ну хорошо, может, это сестра будет, но ведь и это не противоречит сказанному тобой. – Сын божий, поняв, что слов против ершистого схимника не сыщет, задернул занавесь и принялся укладываться.

– Воистину так, – ответил меж тем наемник. – Ну что, скитник, пропустим еще по кружке?

– Отчего нет, ночи здесь теплые, до ветру лишний раз пробежаться хорошо. Да и комары сошли.

Пифарь не выдержал:

– Вроде бы в лесу живешь, гостей принимаешь, всякому почтение оказываешь. Отчего зол-то на всех?

– Разве я зол? Я и беседу, и вас обоих поддерживаю всячески. Что вдвойне мне зачтется. А ради чего еще не грешить?

Пифарю долго не спалось, уж и наемник прикорнул на соседней кровати, и Ремета угомонился на сундуке, а все виделись какие-то рожи, слышались неприятные беседы, злые голоса… потом он понял: ветер гудит высоко в ветвях, стволами поскрипывая, все ближе и ближе, пророк вздрогнул и тут только понял, что все это время спал, а сейчас очнулся.

Хотя рассвет зачинался, в бору царила едва проглядываемая тьма. Мертвец собирался, позавтракав, скитника и вовсе не видно, только со двора слышались шаги да позванивание. На столе стыл знакомый чугун с репой, Пифарь присел, торопливо добирая остатки, закусил лепешкой и вышел. На крыльце едва не столкнулся с Реметой, тот нес несколько железных прутов.

– Попутчик твой сказал, уже отправляетесь, жаль. В этой глуши редко с кем словом перебросишься.

– Неудивительно, при таком-то языке. Как тебя при храме еще держат?

– Я расстрига уж четверть века. С той поры здесь и поселился.

– Но ведь Мертвец говорил… – Пифаря будто жаром из печи обдало. – Грех ведь изгнанному…

– Я сам ушел. Изверился, – скитник бросил железки на пол и повернулся. – Только плешь осталась, никак не зарастет. А монахом я себя и не величаю, так меня те зовут, кто надеется на кров и хлеб забесплатно. Остальные стараются мимо проскочить, до самой таверны. Я уж и табличку на сходе с тракта поставил, да, верно, опять сломали.

– Отчего ж у тебя скит придорожный? Кто так из храма уходит?

– Да не был он при дороге-то, далече стоял. Это как двадцать лет смыло старую пристань по весне, река опять русло сменила, новую пониже перенесли, миль на десять, к тому городку, где она ныне. Купцы, что с них, они и дорогу напрямик прорубили, да только у кого товар попортится, у кого сторож исчезнет. И раньше похожее случалось, но только дорога новая с годами стала страхами обрастать.

– А трактир?

– Там дорога и петлю давала, посуху шла. Тут-то болота окрест, чего только не привидится. А прежде трактир при монастыре был, потом братия сбежала в Кижич, да жалко ей оставлять хлебное место, так и дерут с постояльцев по две монеты за ночь. Ну и байки складывают, чтоб у них останавливались. Вот тебе и вся вера.

Пифарь дернул щекой, но не отошел.

– Ты от них бежал, так получается? – Ремета кивнул с охотой.

– От них самых. Да и не только. У нас с тобой, сын божий, общего побольше, чем думаешь. Интересно послушать? – Пророк не ответил. Зато подошедший наемник с удовольствием попросил порассказать, интересно ж сравнить истории.

– Вот уж не думаю…

– Сперва выслушай, – и без предисловий начал: – С детства со мной странное происходило, да такое, что в четыре года родители меня в храм отвели. За год до этого стало казаться мне, будто отец мой, царь богов, неслучайно меня в мир отправил, но с намерением, каким – мне пока не сказывал, мал еще, да и толку, пока ходишь под стол, благую весть не разнесешь. Но зато язык удержать не мог. В четыре года я и читать, и писать умел, почему родители в храм меня и потащили. А там я первосвященнику стал об отце своем рассказывать, да писание толковать так, что…

– Лжешь, – не выдержал Пифарь. – Все ты лжешь, расстрига!

– Так что дальше? – вмешался наемник.