Поход на Бар-Хото

– По-вашему, Бар-Хото никому не нужен, зато сам по себе поход выгоден многим. Деньги, власть, тщеславие – вот его истинные причины. Так?

Я кивнул.

– А вот и нет! – объявил Дамдин. – Монголия включает четыре аймака Халхи, территории вокруг Бар-Хото входят в один из них. Вернуть их – значит восстановить историческую справедливость. Справедливость для народа важнее, чем польза… У одного моего друга в Париже была такса, – ушел он в сторону от темы разговора, чтобы, видимо, чуть позже вернуться к ней с выведенной из этой таксы моралью. – Как-то гуляли с ней в Тюильрийском саду, и она полезла в драку с сенбернаром. Еле оттащили. Такса – маленькая собачка, но воображает себя большой и сильной. У нее – психология крупного пса; и мы, монголы, такие же. Мы считаем себя великим народом – и имеем для этого основания. Только великие народы воюют не за выгоду, а за честь.

Он умолк, давая мне время осмыслить сказанное, но я просто смотрел по сторонам. Степь вокруг была не гладкая, как на востоке Халхи, а всхолмленнная, сопки – не округло-одинаковые, как в Сибири, а разные по формам и по-разному окрашенные от выходящих на поверхность минеральных пород. Рыжие, бурые, фиолетовые – все они, пока солнце стояло высоко, издали казались темными на фоне синего неба и свежей зелени, но при вечернем, боковом освещении цвет их становился ярче, а палитра – многообразнее.

За одной из них открылся небольшой монастырь в тибетском стиле. Кучка зданий с плоскими кровлями приветливо белела среди щебенистых осыпей, но чем ближе мы подъезжали, тем явственнее ощущался дух запустения. Нигде не видно было следов скота, субурганы заросли травой. Из ворот никто не вышел, тишину нарушал лишь унылый в своей однотонности стук молитвенной мельницы, вращаемой ветром на крыше главного дугана.

Внутри мы нашли разоренные кумирни, старые кострища и два скелета в обрывках монашеского платья. Тела были расклеваны грифами, съедены лисами и степными волками. Дамдин сказал, что монастырь разграбили союзные гаминам дунгане, ламы бежали и не спешат возвращаться обратно.

Я почувствовал себя сказочным героем, который на пути к пещере дракона встречает безлюдные мертвые селения, сожженные огнем из его пасти. Какая бы чушь ни говорилась о китайцах из Бар-Хото, в ней, как во всяком мифе, была доля правды.

В покинутой или оскверненной убийством обители поселяются злые духи. Отпугивая их, цырики громко хлопали в ладоши. Ночевать тут никому не хотелось; лагерь разбили далеко за монастырской оградой. Быстро стемнело. В прозрачной атмосфере нагорья звёзды горели ярко и сильно, созвездия резко бросались в глаза.

Палаток не ставили. После ужина, только я успел разложить свой спальный футляр, явился Дамдин с предложением прогуляться перед сном к монастырю: он покажет мне кое-что интересное. Я согласился.

Через пять минут мы вошли в ворота и вышли к главному дугану. В нише наружной стены сидел глиняный Будда с отбитым дунганами носом, что не мешало ему сохранять на губах чуть заметную улыбку – знак приятия этого исполненного страданий мира как неизбежного этапа на пути к просветлению.

Ветер стих, молитвенная мельница умолкла. От полной луны было светло как днем. Впереди показался совершенно неуместный тут коновязный столб-сэрге необычной формы и таких размеров, что Гэсэр мог бы привязать к нему своего исполинского вещего коня. Подошли ближе – и я с изумлением увидел, что это никакая не коновязь, а грубо вытесанный из бревна мужской детородный орган в человеческий рост.

Сухой здешний климат милостив ко всему, что сделано из дерева – бревно почти не потемнело. Нижний его конец был вкопан в землю и укреплен камнями, основание терялось в высокой прошлогодней траве, но выше не оставалось уже никаких недомолвок.

– Заметьте, – обратил Дамдин мое внимание на творческий метод резчика, – сделан не в реалистической манере. Реализм – европейское изобретение; для нашей национальной традиции характерны образы более обобщенные.

Он объяснил, что в старину такие фаллосы возили в обозе за монгольским войском, а на ночлегах ставили посреди лагеря, чтобы дакини, злые духи в облике прекрасных женщин, удовлетворяли похоть на них – и не изнуряли спящих воинов своими ласками.

– У монахов бывают те же проблемы, что у воинов в походе, – сказал Дамдин. – Если на протяжении столетий такие штуки ставят там, где спит много мужчин, – значит, польза от них есть. Может быть, они действуют по принципу громоотвода – улавливают и отвлекают на себя какие-то вредоносные элементы нашего подсознания.

Ошкуренное бревно поблескивало под луной. Я похлопал по нему ладонью, сказав, что сегодня мы ночуем в радиусе его действия – а значит, будем спать без поллюций и хорошо выспимся.

Дамдин не улыбнулся моей шутке. Я подумал, что, если Цыпилма не пошла на уступки, а ему не удалось отстоять свое право мочиться на корточках, по этой части у него не всё ладно.

– Эти дакини – они в самом деле так соблазнительны? – спросил я, когда пошли обратно.