Наскоро простившись с друзьями, я с ординарцем верхом доехал до станции железной дороги. Там, вручив коня разведчику и простившись с ним, я устроился в эшелоне, идущем в Белгород, и уже под вечер прибыл в этот служивший нам тыловой базой город. Быстро нашел управление 1-й Артиллерийской бригады и явился ее командиру полковнику Машину. Последний принял меня дружелюбно, но, когда я начал говорить ему, что не гожусь для службы в штабе, он сердито сказал, что лучшие офицеры были бы рады этому назначению и что разговаривать нечего, а должно точно исполнять приказания. Затем осмотрев мою убогую экипировку, он вызвал заведующего хозяйством и приказал ему к утру следующего дня сшить мне офицерские бриджи, гимнастерки, высокие сапоги и шинель. Все остальные работы швальни остановить. Тотчас же с меня сняли мерки и принялись за работу. Успев помыться и выспаться, на другой день я в новом обмундировании выехал в Харьков.
Добравшись до гостиницы «Метрополь», на Павловской площади, где расположился штаб 1-го корпуса, я разыскал управление инспектора артиллерии. Старший штаб-офицер полковник Тимашев, адъютант поручик Поднедовский и мой соратник по батарее и 1-му Кубанскому походу, подпоручик Беляев{157}
, уже ждали меня и направили к генералу И. Т. Беляеву{158}. Молодой, энергичный, георгиевский кавалер, он всю свою исключительную карьеру проделал в строю и был назначен инспектором артиллерии корпуса после командования конно-горным дивизионом у генерала Врангеля под Царицыном. Он принес свой боевой пыл и энергию. Приняв мой рапорт, он предложил мне сесть и на мое неожиданное «разрешите доложить» удивленно сказал: докладывайте.Я взволнованно повторил мои «резоны» о непригодности моей для службы в штабе и просил его отправить меня обратно в батарею. Генерал рассмеялся и сказал, что еще сегодня он будет благодарить полковника Машина за то, что он прислал ему как раз такого офицера, коего ему надо, а именно чисто строевого, что штабных у него достаточно. Что ему нужен офицер, коему он может абсолютно доверять и который будет исполнять точно его приказания. Он объяснил мне, что взял меня для поручений, дабы я помогал ему формировать новые батареи и бронепоезда из захваченной в Харькове военной добычи. Что он слышал обо мне от моих сослуживцев, своих племянников, и что меня очень хорошо аттестовал полковник Машин.
Поселился я в реквизированной гостинице «Астория» вместе с моим другом обер-офицером для поручений подпоручиком Н. М. Беляевым, родственником генерала и моим товарищем по К. А. у. и батарее. Дела оказалось много. Я постоянно ездил верхом в мастерские, склады и заводы для исполнения всегда ясных и точных приказаний генерала. Кроме того, он поручил мне распределять по формирующимся и старым артчастям и бронепоездам корпуса мобилизованных офицеров и чиновников, по возможности считаясь с их желаниями. Это оказалось трудно, так как большинство просилось, под разными предлогами, в тыл. Приходилось нести дежурства по вечерам, заменяя адъютанта, и принимать поручения полковника Машина по прямому проводу.
Через неделю генерал сказал мне, что ему мешают работать частные посетители, и приказал мне предварительно спрашивать всех желающих его видеть, допуская только тех, коим личное свидание с инспектором артиллерии действительно необходимо, стараясь удовлетворить остальных исполнением их просьб или объяснениями о невозможности им помочь. На мое возражение, что у меня нет достаточной подготовки для этой роли, генерал сказал: «Помните только, что вы для людей, а не люди для вас, и все пойдет хорошо». Этой фразой я старался руководствоваться во всей дальнейшей службе.
Действительно, вскоре генерал сказал, что доволен мной, так как я хорошо справляюсь с его поручениями. Однажды в управление пришла плачущая, очень хорошо одетая и не старая дама. Она сказала, что ее сын, студент, поступил добровольцем в 7-ю артбригаду и что его неожиданно арестовали и привезли с фронта в Харьков. На мой телеграфный запрос командир батареи ответил, что вольноопределяющийся Голле был следователем Чека и помощником комиссара Саенко. Вследствие чего и арестован нашей разведкой. Мне пришлось объяснить матери, что мы ничего для нее сделать не можем и свидание ее с инспектором артиллерии бесполезно.
Приходила дама, объяснившая, что молодой человек с пушками на погонах помогал ей нести багаж и скрылся с одним чемоданом. Она настаивала на свидании с генералом. Но, кроме курьезов, часто удавалось действительно помогать людям, что давало большое нравственное уд овлетворение.