Поход на Москву

Потом мы проехали Никополь и, наконец, в имении «Красное озеро», в Екатеринославской губернии, догнали 42-й полк. Назаров принял нас и приказал зачислить всех в 1-й взвод 1-й Партизанской конной сотни. Ею командовал выслужившийся из простых казаков в германскую войну хорунжий Воропаев, высокий, сухощавый и молчаливый, с темным от степного загара лицом. Вахмистром же нашим оказался новочеркасский реалист Иван Ашуркин^{323}, доблестный партизан Чернецовского отряда и Степного похода.

Командиром Партизанского конного дивизиона был сын директора Новочеркасской гимназии есаул Фролов^{324}. Небольшого роста, со светлыми волосами, в пенсне, всегда веселый, он был общим любимцем партизан. Точно так же любили все и Назарова.

42-й полк стоял на отдыхе, приводя себя в порядок после недавних боев на Днепре, в особенности у Кичкаского моста. Большевики, кажется, отходили на запад, в сторону Херсонской губернии.

Через несколько дней полк выступил в поход. Деятельность наших конных сотен проходила в разведке и в охранении полка, продвигавшегося вперед довольно осторожно. Разъезды, наконец, выяснили, что противник несомненно отходит прямо на запад и такими же этапами, как и 42-й полк. Из-за этого расстояние, отделявшее нас от большевиков, оказывалось почти все время неизменным, приблизительно 30–50 верст. Войти в соприкосновение с красными нашим разъездам никак не удавалось.

В одну из дневок наш взвод под начальством казака-урядника был послан за фуражом в соседнюю слободу. Придя туда, мы расположились с лошадьми во дворе богатого мужика, которому было поручено собрать и подготовить к отправке заказанный фураж. Я остался с лошадьми и моими друзьями на воздухе, а партизаны разошлись по соседним дворам, в поисках еды.

Некоторое время спустя из хаты хозяина понеслись громкие бабьи крики, плач, возмущенные голоса. Мы увидели нашего взводного урядника и нескольких партизан, тянувших из дома ворох какого-то добра. Они отбивались от насевших на них баб, которые умоляли казаков отдать им вещи. За ними выскочил и сам хозяин, окруженный мужиками, возмущенный и тоже увещевавший казаков. В это время мальчишка — сын хозяина, пользуясь суматохой, бросился в конюшню и сейчас же вылетел из нее галопом на неоседланной крестьянской лошади. Пронесшись через двор, он карьером помчался в штаб полка.

Не прошло и четверти часа, как мы услышали вдали приближающийся звон бубенчиков. Затем во двор в облаке пыли внеслась тачанка. С нее сошел Назаров и его адъютант. Они прямо направились к дому хозяина. На пороге Назаров сказал уряднику:

— Немедленно собрать взвод!

Когда взвод выстроился, Назаров подошел к строю и размеренно объявил:

— Здесь произошел грабеж. Я сажусь один в глубине комнаты, что налево от входа, спиной к двери, и кладу перед собой часы. Даю ровно десять минут, чтобы все награбленное было возвращено и сложено у порога комнаты. Если после десяти минут хозяин мне заявит, что чего-то не хватает, будет обыск. Виновного лично пристрелю тут же на месте.

Назаров вынул из кобуры наган, проверил барабан и вошел в избу.

Поднялась суматоха: из сум и подушек быстро появились запрятанные в них вещи. Торопясь, почти бегом, провинившиеся сносили их в хату и, бросив на пороге комнаты, сконфуженно возвращались ко взводу. Все это было закончено в несколько минут.

Через четверть часа Назаров вышел из дома, закладывая наган в кобуру. Мужики и бабы, утирая слезы, громко благодарили его и кланялись до земли. Зрелище было не из приятных.

Назаров бросил взводу:

— Все в порядке. Чтобы подобного больше не повторялось!

Сев в тачанку, он приказал вознице трогать и понесся обратно в полк.

На следующий день Партизанский дивизион выступил дальше. Стояло очень жаркое и сухое лето. Каждый день разведка сообщала один и тот же результат: противник отходит на запад и находится приблизительно в 40–50 верстах. Каждое утро в безлюдной ровной степи расходились дозоры, вытягивались по проселочной дороге головные конные части 42-го полка. Хлеб кое-где был уже скошен. В других местах расстилались еще несжатые кукурузные поля, дозревающие бахчи.

Мы прошли какое-то богатое пустое имение, где нашли штаб нашей бригады. Потом опять открылись со всех сторон необозримые пространства Херсонской степи…

На одной из остановок поздно вечером меня вызвали по списку.

— Ты назначаешься в глубокую разведку, — сообщил мне вахмистр Ашуркин.

В полной темноте назначенная в разведку группа партизан собралась на окраине деревни. При свете потайного фонаря начальник разъезда прочитал поставленную нам задачу. Она сводилась к тому, чтобы во что бы то ни стало догнать отступающего противника, войти в боевое соприкосновение с ним и этим выяснить его силы.

Мы тронулись в путь. Разговаривать и курить было строжайше запрещено. До рассвета разъезд шел очень осторожно, с сильно подтянутыми дозорами, но, как только начало светать, дозоры продвинулись далеко вперед и в стороны, а колонна пошла переменным аллюром.