Поход на Москву

— А правда ли, как говорили красные, мы за то, что засеяли землю помещика, должны сдать ему каждый третий сноп урожая?

Ответа марковцы не нашли; некоторые пытались, но ответы еще больше приводили их же в смущение и растерянность. Так бывало в моменты паники во время боев, но с той разницей, что в боях паника быстро проходила, так как находились способы ее остановить; в данном случае их не было. О «третьем снопе» никто ничего не знал. Было три выхода: или согласиться с заявлением большевиков, или опровергнуть, или, наконец, отговориться незнанием. Пришлось что-то лепетать о справедливом решении этого вопроса белой властью и даже говорить об Учредительном собрании, которое решит этот вопрос в пользу крестьян. Крестьяне что-то пробурчали и ушли.

Настроение резко понизилось; такого не бывало даже после серьезных боевых неудач. Поднялись споры: обязаны ли они отвечать на такие вопросы или нет? Коли отвечать, то как?

С этого дня марковцы заметили большое охлаждение отношений крестьян к ним; крестьяне стали молчаливы, задумчивы, мрачны… Нарвались даже на такое возражение:

— Да что там говорить? Вы, баре, нас не понимаете, а большевики понимают…

А одна шустрая крестьянка, хотя и была удовлетворена меной сала на платок и рубаху, добавила:

— Ешьте на здоровье, да не все. Приберегите часть смазывать пятки.

Такие высказывания больно хлестали по настроению марковцев, и без того снизившемуся из-за их неведения, их беспомощности, их безоружности в подобных случаях.

IV. Вернулся в полк из Александровска после отпуска, связанного с особыми заданиями для полка, офицер. Соратники, конечно, засыпали вопросами. Ответы были весьма успокоительны и даже радостны. Банды махновцев? Но с ними будет покончено. Радовали рассказы об отсутствии «украинских» настроений, об исчезновении «щирых», о всеобщей радости по случаю освобождения и о том внимании, которое оказывалось ему, как представителю одной из известных частей Добрармии. Но офицер не скрыл того тупика, в который он попал в разговоре с инженерами.

— За что борется Добрармия?

— За Единую, Великую, Неделимую.

— Это общая фраза, ничего не говорящая, — возражали ему, — и большевики борются за это же. Но они в то же время разрешают так или иначе вопросы политические, социальные, экономические, чтобы улучшить жизнь народа. Так вот, как разрешает эти вопросы Добрармия?

Ответа от офицера не последовало. Он мог бы высказать свое мнение, но о мерах Добрармии он ничего не знал. Пришлось отговориться фразой правдивой и законной, но никого не удовлетворившей:

— Мы воюем, чтобы освободить Родину, а все остальное нас не касается. Армия вне политики!

Инженеры добродушно улыбнулись, и разговор перешел на другие темы.

V. Одна марковская рота заняла хутор дворов в пятьдесят. Хутор богатый. Бросилось в глаза обилие в нем гусей и вообще домашней птицы. Совершив фланговый переход в течение дня, имея столкновения с противником, утомленная, она ждала прибытия своей кухни. Впрочем, в некоторой степени голод утолили радушные хозяева хутора. Наутро к командиру роты приходят трое и возбужденными голосами, почти крича, говорят ему:

— Житья нет! Красные нас грабят, белые грабят…

— В чем дело?

— Да в том дело, что нас грабят. Житья нет.

Тон крестьян был такой, что давал повод просто выгнать их, но офицер сдержался. Выяснилось, что у одного украдены две курицы.

— Я произведу расследование и строго накажу грабителей. Идите!

Со злым ворчанием крестьяне ушли. Дознанием, проведенным сурово и твердо, удалось найти виновника, рядового солдата роты. Тогда были вызваны жалобщики и произошел такой разговор:

— В Добрармии грабежи и насилия строго караются. Пострадавший получит за кур деньги, сколько он потребует, а грабитель, вот этот солдат, сейчас же в вашем присутствии будет наказан. В Добрармии за грабеж полагается расстрел. Поручик Н., вызовите отделение!

Крестьяне были ошеломлены.

— Ваше благородие! Да за что его расстреливать?

— Да за грабеж.

— Ваше благородие, — выкрикивает один из крестьян и бросается на колени. — Простите его.

— За грабеж нет прощения.

Произошла драматическая сцена.

— Хорошо, — сказал, наконец, командир роты. — Не расстреляю, но наказание он должен понести. Всыпать ему 50 шомполов.

— Да за что?

— За кур.

— Ваше благородие. Да их у нас и счета нет. Прости его.

После мольб крестьян о прощении виновного, после извинений за грубый тон командир роты сказал:

— Ну хорошо. Но наказание виновный понести должен, и не просите больше о его прощении. Он будет стоять под ружьем на перекрестке хутора два раза в день, пока мы будем стоять здесь. Пусть все видят, что у нас наказывают строго.

Крестьяне успокоились, благодарили и отказались от возмещения убытков. А в центре хутора стал «под винтовку» провинившийся солдат.