Поход на Москву

Но вопросов не было, а один за другим они стали подтверждать сказанное, стали говорить о насилиях и грабежах красных, об их «ненасытных желудках», о несправедливости и их злобе. Рассказывали, что красные «угнали» их хлопцев. Это вызвало рыдания женщин и слезы отцов.

— Да если бы мы знали, за что идет Белая армия, то не ушли бы наши хлопцы к красным, а остались бы дома и поступили бы к белым.

Пожелав крестьянам полного благополучия, напутствуемый благодарностями, офицер ушел к себе, пробеседовав с крестьянами около двух часов. На перекрестке улиц стоял под винтовкой виновник всего происшедшего.

На сходке командир роты был один, и, когда он вернулся к себе, его ждали несколько офицеров, горевших желанием узнать о результатах. Но, выпив кружку молока, он извинился, просил дать ему отдохнуть некоторое время: он устал от огромного морального напряжения. Минут через 15–20 он вскочил и, собрав офицеров от каждого взвода, сказал им приблизительно следующее:

— Знаете ли вы, какую роль я невольно и неожиданно выполнил? Роль пропагандиста и агитатора, только не красного, а белого. И выполнил роль недурно. Я был понят крестьянами и, скажу, одержал большую победу. Ставлю ее не ниже тех побед, что одерживались нашей ротой. Она не была прямо проведенным прорывом Красной армии, но косвенно — безусловно. Что мне врезалось в память и что встретило полное сочувствие крестьян — я высказался о Царе, при котором мы все были взаимно любящими и доброжелательными друг к другу.

— Говорили ли вы об Учредительном собрании? — спросил один.

— К черту его. Я не говорил, и меня не спрашивали.

— Была ли речь о земле?

— Что-то говорилось немного, но больше о спокойной и свободной работе на земле.

— Говорили о помещиках?

От этого вопроса командира роты бросило в жар и дрожь.

— Слава богу, об этом ни слова. Может быть, потому, что здесь крестьяне не имеют соприкосновения с помещиками. Такой вопрос был бы убийственным для меня.

Наступил вечер. Как всегда, чины роты, поужинав, строились повзводно в своих районах на вечернюю поверку, получение приказаний на ночь и на молитву. А после этого все должностные лица шли с докладом к командиру. В конце обычного рапорта все командиры взводов неожиданно добавляли:

— Взвод отказался брать пищу из ротной кухни.

Оказалось, во всех домах накормили чинов роты до отвала курами во всех видах, яичницей и т. д., да еще с покорной просьбой: «Ешьте на здоровье!» — таково было неожиданное послесловие к «делу о грабеже кур».

Веселый и радостный смех охватил всех. Все переживали какой-то праздник в душе по случаю необычной победы.

На следующий день после утреннего рапорта взводный командир виновника всех происшествий просил снять с того наказание. «Уж и жалеют его бабы».

— Нет! Пусть постоит.

В роту записались три молодых хуторянина.

Так сама жизнь в процессе вооруженной борьбы ставила перед марковцами политические вопросы и требовала от них ответа, решений и показательных примеров. Так Белая идея, в которую они верили и за которую боролись, наталкивала их на необходимость всестороннего ее понимания. Белая идея требовала умения и знания, как применять ее ко всем областям жизни и ко всем слоям населения. Она побуждала: 1. Знать, за что бороться, 2. Как бороться и 3. Против кого бороться, то есть знать сущность большевизма. Опыт жизни и сражений наглядно показал, что поле борьбы с большевиками не только на поле, но и в умах, сердцах и душах людей. Это в какой-то степени ощущалось бойцами, но продумать глубже у них не было времени; они в походах и боях. И, понятно, у них рождалось безразличное отношение: «Не наше дело!» Но когда дошел слух о каком-то осведомительном агентстве (Осваг), как раз занимающемся этими вопросами, они были удовлетворены. Однако его работы не видели.

На Москву!

19 июня генерал Деникин отдал директиву, получившую название «Московской», в которой говорилось: «Имея целью захват сердца России, Москвы, приказываю: (Опускаются пункты, касающиеся Кавк. Добровольческой и Донской армий.) Ген. Май-Маевскому наступать на Москву в направлении: Курск — Орел — Тула». Время перехода в наступление не указывалось.

Но вот уже конец августа, а Добровольческий корпус ведет бои на тех же местах, в то время как Кавказская Добрармия наступает на север от Царицына, а на левом фланге 10 августа взята Одесса, 17-го Киев, и фронт протянулся до польской границы. Правда, на участке Добровольческого корпуса задержан удар 13-й и 14-й красных армий. К концу августа фронт Добровольческого корпуса оказался значительно удлиненным не только к западу, но и к востоку: была добавлена полоса шириною до 50 верст по обе стороны линии Валуйки — Елец.