Поход на Царьград

Одет он был в расшитую золотой нитью белую полотняную рубаху с красным бархатным поясом, в синие штаны, заправленные в мягкие коричневые замшевые сапоги с белыми отворотами, в руках держал букет полевых цветов. Через плечо висели две тоболы: одна полная, другая наполовину опорожнённая…

— А я ещё с холма тебя с сынишкой увидел… Цветов нарвал… Возьми.

— Спасибо, Доброслав. — И лицо древлянки сразу вспыхнуло, зарделось в порыве искренней благодарности. Что ни говорите, а у этой женщины под ромейскими одеждами билось славянское сердце… — По какому делу к нам? — стараясь скрыть волнение, спросила Аристея.

Клуд ответил как можно спокойнее:

— Поселяне послали к твоему мужу просить для кузнеца железа… Как думаешь, не Откажет?

— Думаю, не откажет… Я попрошу… — оглядела Доброслава с ног до головы, нюхая цветы, пригласила посидеть на берегу реки — отдохнуть с дороги.

Клуд скинул с плеч тоболы:

— Это подарки, а Фока с Аристархом свои уже взяли…

Аристея посмотрела в ту сторону, куда увезла Бука её сына; сидя в густой траве, велиты тянули хмельной мёд из баклаги.

— Любят пить, — засмеялась, — особенно Фока. — Повернулась к Клуду: — Так всё бобылём и живёшь?

— Так и живу… А как ты?

— Хорошо… Только снятся ночами реки Случь, Горыня и Тетерев, где племя обитает наше… И поляна в густом лесу, и подружки мои, обутые в полусапожки с отворотами, вроде твоих, а на головах у них шапочки из бересты, обтянутые шерстяной тканью с нашивными украшениями. И в них продет поясок с кольцами, которые у висков звенят… Такие височные кольца только древлянки носят… Этим они отличаются от женщин и девушек из племени полян или дулебов, северян или вятичей, дреговичей или кривичей, радимичей, уличей или словен новгородских… А скажи, Доброслав, ты и твои поселяне какого племени?

— Не знаю… Даже жрец Родослав не ведает, этого. Просто мы — крымские поселяне… Русы, волосами светлые.

— Любой человек не должен быть без роду и племени! — твёрдо сказала Аристея.

— Ну тогда мы, наверное, Полянского… Потому что отца моего тянуло, и меня тоже, на берега Борисфена.

И Клуд поведал Аристее, что говорил ему отец, пронзённый хазарской стрелой с жёлтым оперением, перед смертью… Доброславу снова во всём ужасе представилась картина жестокого побоища, и рука его невольно сжала рукоять ножа, висевшего на бархатном поясе. Глаза потемнели, и около виска задёргалась жилка. И он поведал древлянке о своём и верховного жреца Родослава великом горе…

Закончил свой скорбный рассказ Клуд. Тихо, не шевелясь, сидела Аристея, глядя на вьющиеся струи речной воды, потом подняла глаза на Доброслава, взяла его бронзовую от загара руку в свои ладони, погладила её, сказала:

— Брат мой, ты напомнил о горе и моего рода… Как-то зимой в наши заснеженные леса вломились на мохнатых лошадях печенеги, сожгли селение, стариков и детей побили стрелами, оставшихся в живых мужчин, а их было с десяток, не больше, посадили в крытую деревянную повозку и подожгли. Мужья и братья горели заживо, но никто из нас, собранных в кучу девушек и женщин, не слышал их вскриков и стонов… А потом нас погнали через леса на разные торжища. Видишь, мне повезло…

— Да, Настя, — назвав её славянским именем, задумчиво промолвил Клуд, — а может статься, и Мерцану я когда-нибудь встречу… Может, ей тоже повезло, как и тебе… А, Настя?

— Все может быть… Пути Господни неисповедимы, Клуд, как говорят проповедники Христовой веры… Жди и надейся!

— Ждать?! А сколько можно? Надо спешить…

Глаза Доброслава сверкнули решимостью, на щеках появился румянец. Аристея залюбовалась им и невольно, сама не отдавая себе отчёта, в каком-то неудержимом порыве поцеловала Клуда.

Доброслав, кажется, засмущался более, чем Аристея, но потом справился со своими чувствами:

— Ну, мне надо идти…

— Посиди пока… — попросила древлянка. — Вот ты говоришь — спешить. А куда спешить?… Одно и то же везде: слёзы, горе, кровь и муки. Ранее мне говорили, что у ромеев вера добрая, человеколюбивая, а вчера прочитал муж из божественной книги, а в ней такие слова, хорошо их запомнила: «Не думайте, что я принёс мир на землю; не мир пришёл я принести, но меч». Это Евангелие от Матфея. Тут сказано про христианского Бога. И ещё там говорится: «Ибо я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её…» Как же?! И неужели так всегда будет?! — воскликнула в отчаянии женщина.

— Не ведаю, Аристея… Хоть и называют меня колдуном, вещателем. Многое сокрыто от глаз наших. Я вот ничего бы не пожалел, чтобы узнать, кто же навёл тогда хазар на наше селение в праздник… А что навёл — в этом не сомневаюсь, потому как в Световидов день наши поселяне на капище оружия с собой не берут…

Аристея как-то странно посмотрела на Клуда и вдруг решительно произнесла: