Но ваша хитрость напрасна. С тяжелым вздохом пароход вдруг ложится набок, маленький иллюминатор оказывается погруженным в бледно-изумрудную воду, и вы с ужасом наблюдаете бешеный танец чемоданов, тарелок, ваших сапог, с остервенением летающих по грязному, мокрому полу.
А в это время с палубы несется пронзительный концерт 13 ездовых лаек, взятых для нужд будущей колонии: их заливают раз’яренные волны.
Бедные умные псы, мокрые, дрожащие от холодного, пронизывающего ветра, они так жалобно заглядывают вам в глаза с просьбой немедленно прекратить этот неожиданный ледяной душ.
Но что я могу сделать? Я сам моментально промокаю до нитки и позорно спастись за крепкую дверь кают-компании.
Маленькая крестьянская лошаденка, волею событий оторванная от сохи и попавшая на ледокол, с перекосившимися от ужаса безумными глазами глядит на гигантские водяные горы, врывающиеся на палубу. Только пять коров — будущее свежее мясо колонии — слишком глупы, чтобы осознать события. Втиснутые в узкий загон, меланхолично, с какой-то упорной тупостью они продолжают пережевывать сено.
Все, как мыши, трусливо попрятались по своим конурам. Только спокойные, «видавшие виды» матросы, ловко лавируя меж закрепленных ящиков и бочек, неслышно скользят по падубе, с обезьяньей ловкостью карабкаются в паутине снастей да маленький неугомонный «торопыга» оператор Новицкий, растопырившись у своего аппарата «Эклер», в исступлении вертит ручку кино.
— Смотри! Совершенно исключительные кадры, — радостно-возбужденно кричит он мне. — В Москве на просмотре вся публика заболеет морской болезнью.
Нас штормило два дня. Два дня пассажиры не показывались за общим столом, на радость старшему механику, старику Шиповальникову, который в эти дни чувствовал особенный прилив аппетита и поедал обеды за троих.
А потом вдруг волны утихли. Яркими лучами брызнуло солнце, и в океане наступил штиль. Но погода на севере меняется с быстротой киноленты. Уже на следующий день мы попали в полосу густого тумана. Мороз. Трудно представить, что в данную минуту в Москве тепло, возможно — жара. С полюса дует сильный сквозняк, словно, забыли закрыть гигантскую форточку.
— Скоро достигнем кромки, — авторитетно заявил капитан. — Холод и туманы — верные предвестники льда.
И правда. Уже к вечеру, переливаясь зеленовато-голубой окраской, мимо нас пронеслись огромные ледяные крепости — айсберги. А на рассвете Воронин обнаружил и долгожданную кромку.
Сначала на горизонте появились мелкие льдинки, потом «Седов» вошел в разрозненный лед, который, по мере продвижения к северу, становился все плотнее и плотнее. К 10 часам вечера продвигаться вперед уже стало затруднительно. Перед ледоколом появились огромные ледяные поля с темными прорехами — полыньями. Под напором стального тарана — носа ледокола — лед дает длинные, извилистые трещины; гигантские блестящие глыбы с шумом переворачиваются в бурном водовороте. С каждым шагом продвигаться к северу становится все труднее.
А тут еще на горе — сильный ветер сдвинул вплотную отдельные льдины. Разрозненные глыбы сковало в одно сплошное поле, упругое и твердое.
Вот тут-то ледоколу и пришлось продемонстрировать свои качества. Отойдет он назад и со всей силой бросается на лед так, что конец его носа вылезает на поверхность льда. Тогда под тяжестью ледокола льды дробятся в куски, и образуется небольшое пространство свободной воды. Опять отходит ледокол назад и опять бросается на льды и так — до бесконечности. Продвигается почти шагом, настойчиво проникая на север.
Но вскоре и это становится бесполезным. Кругом нас — сплошная ледяная крепость. Толщина льда доходит до 3-4 метров. Итти вперед — бесполезно. Мы встали перед задачей искать другой, более удобный проход к Земле Франца Иосифа.
Тогда-то капитан и предложил сделать попытку прорваться в другом направлении. Мы повернули немного в сторону — носом на восток. Этот маневр оказался исключительно удачным. Прежде всего, как и предсказывал Воронин, мы встретили более разреженный лед с частыми широкими разводьями, хотя нагромождения ледяных глыб-торосов стали крупнее и заходили выше наших маленьких иллюминаторов. Но в этих условиях «Седов» еще мог работать. Хоть и медленно, но неуклонно мы продвигались вперед.