Поход скорпионов

Совладав с собой, я нырнул под навес. Свет разожженного неподалеку костра явил моему взору несколько разостланных на земле шкур, и в середине – глиняное блюдо с горкой жареного мяса и несколькими кусками хлеба, а еще – кувшин, от которого разило кислятиной так, будто глину, из которой он был сделан, целый год замачивали в уксусе. Прежде чем взяться за еду, я повел взглядом по сторонам и облегченно вздохнул: должно быть мой вид наскучил разбойникам, и они перестали таращиться на меня как на диковинное диво. Что же, прекрасно, забор вокруг места, которое я все равно не собирался покидать, стал хоть чуточку ниже.

Перекусив, я вытянулся на шкурах и скоро уже проваливался в сон, баюкая себя этой нехитрой мыслью.

В сиянии медно-красного солнца, в блеске росы, окутанная запахами ранних цветов, явилась в ущелье заря. Так вспархивает на колени клиенту уличная девка, разрумяненная сверх всякой меры, увешанная блескучими стекляшками и надушенная до такой степени, что у несчастного перехватывает дух.

Я уже час не спал, лежал, зарывшись в шкуры, гадая, чем грозит мне наступающий день. Примет ли Капюшон предложение Гиеагра? И что будет со мной, если не примет? Пожалуй, при таком раскладе на мою жизнь не поставит даже самый легкомысленный транжира.

Меня разбудили, не церемонясь, пересчитав ребра древком копья:

– Поднимайся, оболтус, атаман зовет.

Сегодня Капюшон под стать заре лучился и сиял, скаля рот в щербатом дружелюбии. Едва я переступил порог, он хлопнул меня по спине огромной лапищей, да так, что, пробежав десяток шагов, я повалился на лавку перед низким длинным, уставленным яствами столом. В нос ударили запахи, от которых желудок тотчас зашелся в голодной истерике.

Капюшон плюхнулся по другую сторону, его широкая ухмылка пришлась аккурат над запечатанным горлышком изящного кувшина, будто над столом воссиял свой собственный, красный с белым полумесяц.

– Твой приятель – великий герой! – возгласил разбойник и, сорвав печать, разлил по кубкам вино. – Боги наградили его мудростью царя и храбростью вепря… – продолжал он, поднимая кубок, – и я предлагаю осушить эти кубки за здоровье великого героя Гиеагра, который…

Дальше можно было не слушать. Мой старик, отец, с которым я вечно спорил и никогда не соглашался, научил меня одной бесценной вещи: избегать болтовни. «Мильк, – поучал он. – Иной наговорит тебе на целую гору золота всего лишь затем, чтобы вытянуть у тебя лишний медяк. Другой же наболтает в три раза больше просто потому, что обожает слушать самого себя. Мой тебе совет: держись подальше и от тех, и от других, ибо человек может быть болтлив либо от жадности, либо от глупости, третьего не дано».

Уйдя в свои мысли, я едва не пропустил момент, когда Капюшон закончил здравицу и потянулся губами к кубку. Последовав его примеру, я сделал несколько глотков. Вино оказалось преотменным, пахнущим медом и солнцем. Оно влилось в меня легко, как дыхание утреннего ветра, и я с удовольствием причмокнул, отдавая дань божественному напитку.

Едва я осушил кубок, разбойник тотчас наполнил его снова. Невысокого же он был обо мне мнения, коли даже не скрывал намерения меня подпоить. Его глаза светились радушием паука, сплетшего сегодня для мухи особенно мягкую паутину.

Прочистив горло, я поднял кубок и возгласил ответный тост хозяину дома, восславил его удачу и щедрость и призвал богов неизменно помогать ему во всех его начинаниях. Потом одним глотком (какое варварство!) влил в глотку этот чудесный напиток и тотчас протянул кубок за новой порцией. Улыбка Капюшона стала еще шире: похоже, он не ожидал, что все обернется так хорошо. Я же налег на яства, уповая на то, что не зря проводил в пирушках время, отведенное отцом на мое ученье.

Между тем к трапезе присоединились еще двое: бочкообразный коротышка с обвислыми усами (Капюшон назвал его Йахр) и бледный заморыш по имени Званцо, с лицом и глазами змеи. Атаман отрекомендовал их своими советниками.

Разговор пошел о наших с Гиеагром приключениях. Поглощая кубок за кубком, я подробно живописал наши путешествия, прибавлял то тут, то там кое-что от себя, небольшие штришки, которые, по моему мнению, должны были представить моего друга в нужном свете. Собеседники живо интересовались нашими похождениями, спрашивали о том о сем, но о чем бы ни заходила речь, разговор всякий раз сводился к взятой Гиеагром добыче: сколько, да чего, да у кого отобрано, да не отдано ли кому. Я отвечал, от всей души надеясь, что мы надежно спрятали наши трофеи в этих горах.

Наконец они насытили свое любопытство, трапеза подошла к завершению, и Капюшон заговорил о деле.

– Знаешь, я склоняюсь к тому, чтобы принять предложение великого Гиеагра, – произнес он с видом купца, проторговавшегося много часов и все равно не вполне довольного условиями сделки. Обильное возлияние никак не сказалось на его речи. – Хотя плата за труды не слишком велика, а доля в предполагаемой добыче могла бы быть и больше. И сроки… Сроки…

– Что же не так со сроками, почтенный? – поинтересовался я.