Тогда я лишь пожал плечами, надеясь, что идея скоро выветрится из головы Гиеагра, но этого не случилось. И вот теперь я объезжал стройки в сопровождении головорезов Капюшона.
Нехватка в шайке умелых рук все-таки давала о себе знать: плотины возводились лишь на четырех ручьях из пяти; к сожалению, самый на мой взгляд полноводный, впадающий в Арну ближе других к Горлу, люди Капюшона обходили стороной. Я требовал, чтобы работы начали и на нем, но атаман заявил, что это священный ручей, и перекрыть его значит совершить святотатство, тем более, что туда, дескать, раз в три дня наведываются жрецы из столичного храма, чтобы срезать тростник для стрел, посвященных Стрельцу. Вместо этого Капюшон предложил перекрыть большой ручей выше по течению Арны; я согласился, и туда тотчас были посланы люди. Дело как будто решилось, но все же меня мучили какие-то смутные мысли по поводу этого ближнего ручья, какие-то неясные подозрения, о которых я даже самому себе не мог дать отчета.
Остальные плотины строились довольно споро: их возводили с таким расчетом, чтобы вода могла беспрепятственно течь до поры до времени, пока не опустят заглушку. Едва по окрестностям пронесся слух о грядущей битве, здешние места, и без того малолюдные, вымерли полностью, и это значительно облегчило нашу задачу.
Все время, пока шло строительство, лазутчики, разосланные Капюшоном во все концы ущелья, приносили самые удивительные слухи о Гиеагре. То его видели у Осиных пещер, где, говорят, жил загадочный отшельник, нашедший общий язык с шершнями; то вроде бы он появлялся в окрестностях Черной кручи (так назывался неприступный утес где-то в верховьях Арны, где собирались нечестивцы, отвергающие богов Зодиака); то следы его коня видели в Ведьминой балке… – одним словом, Гиеагр с неодолимым упорством наведывался в места ужасные, колдовские, которые богобоязненному человеку лучше бы обходить за три парасанга.
Собранные слухи стараниями людей Капюшона исправно доходили до ушей арзакенских солдат, стерегущих Горло. Говорят, в лагере только и разговоров ходило, что о кознях нечестивца-мага, готовящегося захватить город при помощи темных сил. Я лично был свидетелем церемонии, которую устроили у ворот жрецы. Целый час они били в барабаны, окуривали створы сизым дымом, исходящим из чана с каким-то пряно пахнущим месивом, и пускали в небо тучи стрел, повязанных разноцветными ленточками. Громкое, с взвизгами, пение перекрывало грохот Арны, и хорошо было слышно даже в отдаленном убежище, из которого я наблюдал эту сцену.
Одним словом, как ни безумен был план моего друга, он постепенно претворялся в жизнь и начинал давать свои странные и страшные плоды.
Глава 6
Полагаю, в своем описании Капюшона Мильк не вполне сумел избавиться от некой предвзятости. Это, на мой взгляд, может иметь два объяснения. Во-первых, Мильк в своей благополучной жизни не был избалован тесным общением с людьми воровского племени, а парни Капюшона изяществом манер явно не отягощены. Во-вторых, жизнь Милька все время пребывания в лагере висела на волоске, и это не могло добавить симпатии к Капюшону.
А вообще ходило много историй о благородстве этого атамана. Наряду с коварством, конечно. Впрочем… какое это сейчас имеет значение? Не так ли, дружище Глаз?
Надо объяснять, что на душе у меня погано было, или и так понятно? Кто бы мог подумать, Михашир… И надо ж было мне как раз в то время к столице подъехать, когда он в карауле на этих воротах стоял. Глаз тоже, со своей философией… Варвар опять же…
Варвар ехал на козлах с лицом не столько побитым, сколько оскорбленным. Губы его постоянно беззвучно шевелились. Не знаю, может, гнев своих выдуманных богов на меня призывал. А может, про себя проговаривал те слова в мой адрес, что вслух сказать не решился. Правильно не решился, иначе наш поход закончился бы не начавшись.
А Глаз что? Глаз шел рядом как ни в чем не бывало. Он свое дело сделал, настроение мне испортил. На его взгляд, ничего и не произошло. Он, возможно, уже и думать забыл об этом маленьком инциденте у ворот.
В чем-то он прав, конечно, только от этого не легче. Ничего почетного в службе стражника нет, это не купец, не колдун и не ученый муж. Сторожевой пес, правильно Глаз сказал. Только это ведь я так думаю, вор Бурдюк. Я шел и пытался представить, какого мнения был бы по этому поводу купец Рикатс, существуй таковой в природе.
Непростое это дело оказалось, представить. Мальчишкой – понятно. Даже сам одно время мечтал стражником стать. Да мало кто из нас не мечтал, мало кто не смотрел восторженным взглядом на здоровенных молодцов в серых кожаных панцирях с огромным черным скорпионом на груди. Кто не воображал в своих играх, что палка на плече – это бритвенно-острая алебарда, а на голове не тряпочная шапочка, а шипастый бронзовый шлем.