Читаем Походы и кони полностью

Я был во главе колонны. Я обернулся и увидал, что за мной идут только два выноса моего орудия со спящими ездовыми, а орудия нет и нет за ними батареи. Я разбудил ездовых. Вага отцепилась, и передние выносы ушли, а вся батарея осталась. Мы рысью вернулись и нашли всю колонну спящей, как в заколдованной сказке. Быстро всех разбудили, нацепили вагу, рысью же пошли к мосту и перешли его без всяких затруднений. Боже! Как мы с Казицким были счастливы. Перешли мост раньше красных. Исполнили то, что от нас требовалось.

Отошли версты три и тут же заночевали. Хоть квартиры были тесные и плохие, спали мы впервые без забот.

Река Кубань

Но утром мы узнали, что перешли всего только протоку реки Кубани, а самая река впереди. Снова заамуничили, поседлали, и батарея пошла дальше.

Скоро дошли до Кубани. Тут столпилось масса частей и обозов. Саперы оканчивали чудный широкий понтонный мост.

К моей великой радости, с той стороны реки пришел полковник Шапиловский. Мы пожали руки. Я вкратце рассказал о состоянии батареи. Пошли к повозке Скорнякова. Шапиловский вновь ушел. Мне даже в голову не пришло рапортовать ему. Да и он, видимо, этого от меня не ожидал. Я был счастлив, что наконец появился настоящий командир батареи и вся тяжесть ответственности с меня снимается.

Вскоре после его ухода по колонне стоящих частей передали криком приказание:

– Вторая батарея к переправе через мост.

Мы взяли влево и пошли в поводу. Таким образом, мы перешли первыми только что оконченный мост. Хотя многие части пришли раньше нас. Я шел впереди батареи, Казицкий сзади. Посреди широкого моста я увидел весь наш артиллерийский штаб: Авалов, Колзаков и Шапиловский.

– Ба-та-рея смирно, равнение налево.

Так как Казицкий, единственный офицер, был сзади обоза, то я опустил вторую часть команды, обращенную к офицерам. С рукой у козырька я продолжал идти, думая, что надо скорей освободить мост для прохода следующих частей. Но не так думал наш штаб, то есть Авалов. По колонне передали:

– Поручик Мамонтов, назад.

Я вернулся. Колзаков указал глазами на Авалова.

– Рапортуйте.

Я встал смирно, приложил руку к козырьку.

– Ваше превосходительство, вторая конная генерала Дроздовского батарея прибыла счастливо к переправе через реку Кубань.

И замолк. Опять не знал количества людей и лошадей. Хотел придумать, но были обозы, которые усложняли расчет. Предпочел молчать. Авалов, в отличие от меня, все держал руку у козырька. Оба мы молчали. Наконец, видя, что продолжения не дождется, сказал:

– Потери?

Я стал перечислять убитых, раненых и больных (но с какого времени?). Авалов с раздражением:

– Я хочу знать, сколько орудий, ящиков и повозок вам пришлось бросить?

Я с недоумением посмотрел на него: ящиков-то и в помине не было.

– Ничего не бросили.

Авалов отмахнулся: врет, мол, поручик. Тут вступился Шапиловский:

– Вторая батарея пришла в полном составе, ваше превосходительство.

Авалов выразил явное недоверие на лице, но Колзаков ему что-то шепнул на ухо. Тогда Авалов внимательно на меня взглянул, протянул руку.

– Спасибо, поручик. Я все любуюсь корнем первого орудия. После такого похода по кубанской грязи лошади в прекрасном состоянии. Откуда вы их достали?

Надо было бы на «спасибо» – «рад стараться» ответить. А я промямлил про корень:

– Не знаю. Они давно в батарее.

В это время вся батарея и обоз прошли мимо нас и шел Казицкий. Я поймал его за рукав и притянул.

– Вот, благодаря ему мы спасли батарею.

Казицкий вспыхнул как мак, Авалов улыбнулся, и нас отпустили с миром.

Очевидно, в других батареях, несмотря на рапорты, на знание количества людей и лошадей, порастеряли орудия, ящики и повозки, даже при наличии полного офицерского состава. Поэтому Авалов не хотел верить, что батарея с двумя только, и очень юными, офицерами пришла целиком. Очень жаль, что Авалов, прекрасный офицер, своими постоянными придирками достиг того, что мы его избегали, как врага, заранее зная, что будет разнос. Никогда никакой помощи от него не видели. Это ли цель инспектора артиллерии? Правда, с нас, как с гуся вода, стекали его разносы, но все же…

На той стороне моста нас ждали все наши офицеры. К нашему удивлению, нам устроили что-то вроде овации.

Поздравляли, жали руки, завидовали. Если бы они только знали, какое это было мучение и как мы были счастливы наконец избавиться от этой невыносимой ответственности! Видя, что я какой-то герой, я потребовал:

– Сена и ячменя для Дуры. А для меня чаю и спать, спать и спать.

На следующее утро меня позвал полковник Шапиловский.

– Вы понимаете, здесь много старых офицеров, и я предлагаю вам третье орудие. Не могу вам предложить большего.

Могу я выбрать, господин полковник? Понятно, вы можете выбирать, после того как привели батарею. Я выбираю должность второго номера (замкового) в моем орудии.

Замковый почти ничего не делает, сидит и закрыт щитом во время стрельбы.

– Как, должность солдата?

– Да, хочу отдохнуть от ответственности.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фронтовой дневник

Семь долгих лет
Семь долгих лет

Всенародно любимый русский актер Юрий Владимирович Никулин для большинства зрителей всегда будет добродушным героем из комедийных фильмов и блистательным клоуном Московского цирка. И мало кто сможет соотнести его «потешные» образы в кино со старшим сержантом, прошедшим Великую Отечественную войну. В одном из эпизодов «Бриллиантовой руки» персонаж Юрия Никулина недотепа-Горбунков обмолвился: «С войны не держал боевого оружия». Однако не многие догадаются, что за этой легковесной фразой кроется тяжелый военный опыт артиста. Ведь за плечами Юрия Никулина почти 8 лет службы и две войны — Финская и Великая Отечественная.«Семь долгих лет» — это воспоминания не великого актера, а рядового солдата, пережившего голод, пневмонию и войну, но находившего в себе силы смеяться, даже когда вокруг были кровь и боль.

Юрий Владимирович Никулин

Биографии и Мемуары / Научная литература / Проза / Современная проза / Документальное

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное