Читаем Походы и кони полностью

Один за другим мы входили на баржу и потом на пароход. Наконец настал мой черед. По доске я добрался до баржи, так наполненной людьми, что пришлось идти по плечам, чтобы попасть на пароход. Там меня подхватили на руки, как пакет, и передавали друг другу. Мелькнула мысль: не сбросят ли они меня в море? Но нет. Меня опустили на палубе у противоположного релинга. Я за него схватился и мог поставить одну ногу на палубу. Для другой места не было. За плечами был карабин и на плече переметные сумы, которые я снял с седла. В это мгновение я был эгоистически счастлив: спасен!!! Или почти… Конечно, ужасно, что столько народу не может уехать и попадут к большевикам. Катастрофа белого движения непоправима. Потеря батареи, Дуры и моих коренников – большое несчастье… Но я на пароходе, и это главное… Я облокотился на поручни и, сдавленный соседями, крепко заснул, стоя на одной ноге.

Сильный военный флот западных держав находился в бухте. Несколько очень крупных английских судов, одно французское, одно итальянское и даже одно американское. Нам казалось, что под охраной столь могучего флота ничего неприятного с нами произойти не может. У этого флота ведь такая могучая артиллерия, и в случае нужды он мог взять свободно десять тысяч человек и даже больше… Он взял пятьсот – восемьсот человек, чтобы сохранить видимость и не очень загрязнить свои светло-серые палубы.

Я спал беспросыпно и без сновидений всю ночь. Утром меня разбудили орудийные выстрелы. Две красные трехдюймовые пушки, очевидно, взвод конной батареи, обстреливали бухту. Конечно, их внимание привлек самый большой дредноут, которому их снаряды никакого вреда причинить не могли. Их притягивала светлая окраска и элегантные формы «Императора оф Индией». Это было наше счастье, потому что для простых транспортов их снаряды были бы гибельны. Но мы были темные, неказистые, и они на нас не обратили внимания.

Снаряды, падая в воду, поднимали высокие столбы воды, как на старинных картинах. Я с интересом наблюдал это зрелище, удивляясь как артиллерист, что они в суда не попадают. Должно быть, страшно волнуются.

Эта стрельба вызвала на нашем пароходе «Аю-Даг» короткую панику среди стиснутых людей. Но властный голос капитана ее успокоил.

– Я прикажу выкидывать за борт всех, кто волнуется. Стойте неподвижно, чтобы пароход не перевернулся.

Палуба была нагружена сверх меры, а трюм недостаточно.

Несколько снарядов упало поблизости «Императора оф Индией», и, к нашему изумлению, громадный дредноут задымил и пустился наутек, увлекая за собой весь военный флот.

У нас, конечно, нашлись специалисты: – Подождите, они только отходят, чтобы открыть огонь, который опрокинет горы.

Но флот просто и постыдно бежал перед двумя красными трехдюймовками. Два года спустя этот же флот так же бежал перед турецкими пушками Кемаль-Паши.

Это неожиданное бегство посеяло панику среди транспортов. Все подняли якоря. Два пустых транспорта только что вошли в бухту. Они тоже стали заворачивать. Крик отчаяния поднялся из толпы на пристанях. Как живая река, толпа устремилась вдоль берега в направлении Туапсе. Но уже на южной оконечности бухты застрекотал красный пулемет. Дорога на Туапсе была отрезана. По бухте плыли гребные лодки. Некоторые смельчаки пытались добраться до пароходов вплавь.

Наш пароход «Аю-Даг» бежал как другие. Он вел на буксире баржу. Кабель лопнул, и, несмотря на крики людей на барже, он продолжал бегство.

Я думаю, что было бы лучше для нас, если бы интернациональный военный флот вовсе не приходил в Новороссийск. Мы слишком надеялись на его защиту, и его неожиданное бегство посеяло панику среди пароходов. Роль этого могучего флота осталась для меня тайной. Почему он стрелял накануне без всякой видимой надобности по Тоннельной и почему он не стрелял сегодня, когда это было необходимо? Не могу поверить, что флот испугался двух трехдюймовок. Тогда зачем он находился в Новороссийске? Чтобы бежать при первом выстреле и уничтожить легенду «могущества Запада» и у русских красных и белых, и у турок, и у многих других, кто раньше в него верил?

Хороший залп этого флота мог оживить в нас надежду, заставил бы задуматься большевиков и даже мог изменить ход истории. Но, страстно нами ожидаемый, этот залп так и не последовал.

Только один маленький черный миноносец не пустился бежать. Это было единственное русское военное судно. Он вышел на середину бухты и своими пулеметами заставил замолчать красные орудия. Потом прошел к югу и обстрелял красный пулемет, который преграждал дорогу в Туапсе. Он вернулся в бухту, остановил пустые убегающие пароходы. Одного пустого заставил взять часть людей с перегруженного парохода, другого направил на Туапсе. Капитаны исполняли его приказания, потому что он был очень решительным.

– Возьмите баржу на буксир, иначе я вас торпедирую.

Одним словом, капитан миноносца внес некоторый порядок в общий ералаш. Мне кажется, он был единственный, который не потерял головы. Другие начальники – а ведь их должно было быть порядочно – никак себя не проявили.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фронтовой дневник

Семь долгих лет
Семь долгих лет

Всенародно любимый русский актер Юрий Владимирович Никулин для большинства зрителей всегда будет добродушным героем из комедийных фильмов и блистательным клоуном Московского цирка. И мало кто сможет соотнести его «потешные» образы в кино со старшим сержантом, прошедшим Великую Отечественную войну. В одном из эпизодов «Бриллиантовой руки» персонаж Юрия Никулина недотепа-Горбунков обмолвился: «С войны не держал боевого оружия». Однако не многие догадаются, что за этой легковесной фразой кроется тяжелый военный опыт артиста. Ведь за плечами Юрия Никулина почти 8 лет службы и две войны — Финская и Великая Отечественная.«Семь долгих лет» — это воспоминания не великого актера, а рядового солдата, пережившего голод, пневмонию и войну, но находившего в себе силы смеяться, даже когда вокруг были кровь и боль.

Юрий Владимирович Никулин

Биографии и Мемуары / Научная литература / Проза / Современная проза / Документальное

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное