Читаем Походы и кони полностью

Поговорите с ними и узнайте, не подавая вида, есть ли красные на их станциях. Вы меня поняли?

– Совершенно.

На стене висел план железной дороги с названием станций. Он звонил и болтал со своими коллегами, а я рядом слушал и показывал на следующую станцию. Как будто, красных нигде не было.

В это время явились машинист и кочегар.

– Машина готова у перрона.

Я себя чувствовал диктатором. Я приказывал – и все бросались исполнять. Правда, один ящик с водкой опорожнился. Сторож, смазчик, стрелочник, прицепщик, жандарм, подметальщик, носильщик, помощник (не знаю чей) и инвалид-железнодорожник – все как по щучьему велению появлялись на моей дороге, вытягивались и отдавали честь, а я сыпал, как фортуна из рога изобилия.

– Прицепите один вагон… Дайте приказ на все станции, чтобы прямой путь был свободен, чтобы нам не останавливаться… Беги быстро, достань хлеба, огурцов, томатов и соли… Рюмки не забыли?.. Грузите ящик…

Я доставил себе еще удовольствие пойти к капитану-коменданту. Комната его выходила на улицу, и он, видимо, не был в курсе того, что происходит.

– Ах-ах, – воскликнул он, увидя меня. – Как же так случилось, что вы еще здесь? Я думал, что вы по крайней мере в Лондоне. Ха-ха-ха.

Я дождался неподвижно и молча конца его раскатистого смеха.

– Паровоз у перрона, и я сейчас уезжаю.

Смех оборвался, и он выпучил глаза.

– …Я должен вам сказать, что вы или бездарны, или саботируете. Вы ни в чем не помогли мне в моей чрезвычайной командировке. Берегитесь. Если, возвращаясь, я не найду здесь десять подвод для погрузки патронов, я доложу о вас генералу Топоркову, который шутить не привык.

Он проглотил мое замечание.

– Когда вы думаете вернуться?

– Ночью.

– Где же я найду подводы?

– Это уж ваше дело, – я отдал честь и вышел.

Конечно, хорошие организаторы редки. Но этот! Сидит и книжку читает и ненужные бумажки отписывает. Кочегары и машинисты делают что хотят, а он и в ус не дует. Какая шляпа. Повесить бы его за одну ногу…

Паровоз двинулся и стал набирать скорость. Мы с моим казаком влезли на паровоз, и я открыл первую бутылку. Мы проходили, не останавливаясь, мимо станций, и я выкидывал пустые бутылки. Я все больше братался с машинистом и кочегаром. Мы поклялись уже в вечной дружбе, но я все же не доверял им и попросил объяснить мне управление машиной. Оно крайне просто: рычаг в одну сторону – вперед, в другую – назад. Чем больше наклоняешь рычаг, тем скорей движение.

– Главное, не останавливайте что бы ни случилось.

Я старался передергивать, когда было возможно, выливал рюмку за борт. Но все же пришлось выпить много. Но я был хорошо натренирован в этом спорте, молод и здоров и мог долго сохранять светлую голову. Все же под вечер я задремал. Я проснулся, потому что паровоз стал тормозить и остановился.

На рельсах впереди лежало бревно, а с обеих сторон к нам бежали солдаты.

Проклятие! Так и есть! Я схватился за револьвер.

– Слезайте! – приказал первый.

Я не ответил, но вздохнул с облегчением и вложил револьвер в кобуру. У него были офицерские погоны.

Я показал ему свою командировку, пакет для начальника штаба Армии, но он все же не хотел верить, что до самого Славянска нет больше красных, и решил вести меня в штаб батальона в деревню. Этого я никак не хотел – была бы потеря времени, и черт их знает в чужой части…

– Кроме того, у меня имеется чрезвычайный пропуск.

– Чрезвычайный пропуск? А ну-ка покажите.

Я протянул ему две бутылки. Он расцвел.

– Э… Хм… Я вижу, что бумаги у вас в порядке и вы можете ехать… Эй, там. Уберите бревно с рельс. Счастливого пути.

Мы приехали в Горловку в два часа ночи. Я пошел разбудить дежурного офицера. Капитан раскрыл сонные глаза и взглянул на стенные часы.

– У меня весьма спешный пакет для его высокопревосходительства начальника штаба Армии.

– Приходите завтра утром.

– Я должен передать пакет в собственные руки немедленно. Это очень важно!

– Вы спятили, подпоручик? В два часа ночи?

– Это рапорт генерала Топоркова. Мы взяли Славянск. Я оттуда.

Он пожал плечами с досадой.

– Мы захватили хорошую добычу, посмотрите, – я протянул ему бутылку.

Сразу он совершенно проснулся и застегнул мундир.

– Конечно, это важные новости. Я пойду попробую, – он запер в шкаф свою бутылку. – Хм… Найдется у вас добыча для генерала?

– Да.

– Тогда я могу его разбудить.

Двадцать минут спустя сам его высокопревосходительство начальник штаба Армии (не помню, кто это был, не Шатилов ли?) появился на перроне. Я отрапортовал и отдал пакет.

Он меня расспросил о взятии Славянска, о свободном железнодорожном пути и замялся.

– Я слышал, что…

– Так точно, ваше высокопревосходительство.

Я побежал в свой вагон и принес четыре бутылки (все же генерал!). Я передал просьбу Топоркова о снарядах и патронах.

– Когда вы хотите ехать?

– Как только нагружу патроны.

– Хорошо. Я дам вам сто тысяч патронов и сто снарядов. Это все, что я могу дать в данный момент. Но скажите генералу Топоркову, что я буду посылать ему необходимое. Сейчас вам принесут мой ответ генералу Топоркову… Капитан, озаботьтесь немедленно погрузить снаряды и патроны. До свиданья, поручик, и спасибо.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фронтовой дневник

Семь долгих лет
Семь долгих лет

Всенародно любимый русский актер Юрий Владимирович Никулин для большинства зрителей всегда будет добродушным героем из комедийных фильмов и блистательным клоуном Московского цирка. И мало кто сможет соотнести его «потешные» образы в кино со старшим сержантом, прошедшим Великую Отечественную войну. В одном из эпизодов «Бриллиантовой руки» персонаж Юрия Никулина недотепа-Горбунков обмолвился: «С войны не держал боевого оружия». Однако не многие догадаются, что за этой легковесной фразой кроется тяжелый военный опыт артиста. Ведь за плечами Юрия Никулина почти 8 лет службы и две войны — Финская и Великая Отечественная.«Семь долгих лет» — это воспоминания не великого актера, а рядового солдата, пережившего голод, пневмонию и войну, но находившего в себе силы смеяться, даже когда вокруг были кровь и боль.

Юрий Владимирович Никулин

Биографии и Мемуары / Научная литература / Проза / Современная проза / Документальное

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное