Похоронное танго

И, значит, из одной сумки появляются пятнадцать бутылок хорошей водки — пятнадцать, это ж обалдеть можно! — а из другой всякая фирменная жратва: тут тебе и ветчинки с копчеными колбасками, уже в упаковочку и в нарезку, и сыры всякие, тоже ломтиками нарезанные и запечатанные, и банки заграничной селедки в винном соусе, и коробка большая пластмассовая, которая чем-то вроде термоса оказалась, как её открыли, так из неё шашлычный дух повалил, и шашлык (я так прикинул, килограмма четыре в такую коробку входит) оказался совсем горячим, выходит, держит она температуру, коробка эта. И многое другое, чего я в жизни не пробовал и даже по названиям не знаю. Про лимоны-апельсины я уж не говорю.

Я так и сижу, обалделый, а Зинка с Константином хлопочут, стол в комнате накрывают. С посудой у нас плоховато, но у этих и посуда оказалась своя: все эти пластиковые тарелки, стаканы и вилки с ножами, пачками в целлофан запечатанные. А Владимир смеется:

— Вы не думайте, мы не всегда такие запасливые. Просто думали сегодня на природе отдохнуть, да не сошлось.

А я за Горбылкиными краем глаза слежу — и вижу, что даже такой стол им не очень-то в радость. Выходит, прав я: сцапали их и держат за яйца, и они не чают, как из этой передряги вырваться, навроде моего. А что Виталик Горбылкин тоже угрозы выкрикивал, так это он перед крутыми пытался выслужиться: вдруг отпустят, за то, что он такой хороший?

В общем, расселись мы в итоге вокруг стола, все малость напряженные мне показалось, что даже в городских напряжение чувствуется, а в Чужаке и Смальцеве оно точно есть, о прочих, меня включая, и не говорю, и Николай первый стакан поднял:

— Ну, будь здоров, Яков Михалыч, со знакомством! И всему семейству твоему здравия желаю!

Выпили мы, и, как в желудке опять затеплилось, так тут и надежда теплиться стала: выходит, очень я им нужен, раз они меня так обхаживают. Может, не только пронесет, но и ещё деньжат подзаработаю?

А со второго стакана опять внутри засвербило: вот, сижу я с людьми, которые молодую девку зверски замучили, глазом не моргнув, и за которыми неизвестно, какие ещё дела числятся такого рода, и здравия им желаю, как и они мне, так ведь, взбреди им что в голову, они сразу после очередного стакана милость на гнев вновь сменят и вырежут нас всех как цыплят… А Владимир ко мне наклоняется и тихо спрашивает:

— Так куда ты девку спрятал, а?

Я в этот момент какую-то особую колбаску пробовал — так кусок колбасы и повис у меня изо рта, когда я застыл после этого вопроса. А он, увидев это, хлопнул меня по плечу:

— Ладно, дожуй, после следующего стакана ответишь.

И вместе мы с ним по стакану хватанули, отдельно от всех. Только Николай, вижу, на нас посматривает, интересуется, настала пора вступать ему в разговор или нет.

Зинка и Константин, вижу, малость расслабились. Они ж так понимают, что меня эти проблемы не касаются, раз от меня только и требуется, что одним бандюгам на других указать. А я никак в толк взять не могу, почему они меня потчуют, почему за глотку не возьмут да не тряхнут. Может, лишнего шума не хотят? Все равно, скажу я вам, слишком жирно для меня получается. Что я за важная персона такая, которую нужно заморскими деликатесами упихивать? Или — другое сравнение мне в голову пришло — может, я нечто вроде гуся или борова, которых к зиме надо самым лучшим откармливать, чтобы, когда зарежут, мясо получше было? Вот сейчас вытрясут они из меня, что им надо — и прощай вся любовь, под нож меня, ровно того борова или гуся.

А, ладно, думаю, двум смертям не бывать, одной не миновать, так уж гульнем напоследок!

— Константин! — крикнул я. — Сбегай к Лехе за гармонью, только его самого сюда не води, даже если очень настаивать станет!..

С пьяным Лехой сладу нет, он нам все веселье поломает, факт, если вопрется. Или скулить зачнет, или одеяло на себя тянуть, а то и в драку полезет. Но, ничего не попишешь, гармонь только у него и осталась, моя-то гикнулась.

А гармонист я хороший. Вот только редко играть доводится.

Константин встал, чтобы идти. Чужак дернулся было, чтобы его остановить, но двое городских его взглядом успокоили: мол, пусть сходит парень, все нормально.

Выходит, «арест» только Горбылкиных касается. Интересно, что они натворили? А Виталик, который возле меня сидит, уже минут десять мне что-то трендит, о своем толкует, в правое мое ухо, пока мое левое к Владимиру повернуто.

— А если что, то я тебе всегда… — тянет он. — Все ведь тут свои, а мне позарез надо…

Я смутно уразумел, что это он в долг просит. Надеется свой кусок от тысячи рублей отщипнуть. И, разумеется, чем больше, тем лучше.

— Да иди ты, Виталик… — говорю я.

Он сразу начал бледнеть и заводиться. Ну, оно и понятно: псих, придурок.

— Я ж тебе от всей души, а ты… Ты понимаешь, с кем связался? Без меня не выпутаешься, за то и прошу. Я ведь сумел их перехитрить, вот, смотри… — и, отклонившись чуть, показывает мне финку, в сапог спрятанную. — Всех распишу, если дядя сигнал подаст… — и вдруг в его глазах злоба полыхнула, и он процедил. — А тебя, суку, в первую очередь, если не поделишься!..