Похоронное танго

— А, этот… — лейтенант расслабился. — Как будто сам не знаешь, как это бывает. Достал он молодежь, и молодежь его из квартиры выкинула. Молодежь, конечно, тоже хороша, там всю компанию без разбору сажать надо, да не о том сейчас речь… Он стал в дверь барабанить и кричать, что, мол, если не впустят, он сейчас топор возьмет, дверь разнесет в щепы, и потом всех порубит. Потом крикнул, что за топором идет. У них при доме сарайки имеются, вроде гаражей, и все жильцы там и инструменты хранят, и всякий хлам. Вот он в эту сарайку и направился. А тут Ирина Липова — которую ты Иркой-оторвой называешь — уходить собралась. Что там дальше было, ещё следствие будет устанавливать, но, в общем, нашли их обоих в подъезде, соседи спотыкнулись. Липова в луже крови лежит, с треснувшим черепом, а Грязнов спит на ступеньках, сжимая топор в руке…

— Грязнов — это фамилия нашего соседа по нарам?

— А чья же еще? А что он Липову особо люто ненавидел, из всех подруг и друзей его сыночка, это все показывают. Не раз говорил, под градусом особенно, что таких девок давить надо, потому что они только парней портят и с пути сбивают. А он что, проспался?

— Очухался, вроде, — кивнул я.

— Наконец!.. А то с ночи проспаться не может, похуже твоего. Что ж, тогда мы его сейчас быстренько раскатаем и в прокуратуру документы отошлем. Дело ясное, через месяц по этапу покатит… Ступай, любопытный. Тут и без тебя суеты хватает.

Мы, освобожденные, вниз потопали, а я соображаю. Очень вовремя Ирка-оторва помирает. Как раз тогда, когда, по ситуации, и её должны были бы вслед за «таджичкой» и Генкой подчистить. И не удивлюсь, если не этот мужичонка её рубанул, а кто-то, воспользовавшись его бесчувственным состоянием, приложил Ирку его топором да топор ему, дрыхнущему на лестнице, назад в руку сунул. Ладно, не мое это дело. Но надо понять, почему все люди гибнут, которые в этот дурной дом лазили, который теперь Татьяне-Катерине принадлежит. И кто ещё мог в этом доме побывать, чьей смерти ждать теперь? Если б в этом разобраться, то, может, ясным стало бы, с какой стороны на нас самих опасность подумывает грянуть. И почему вокруг трупов эту детскую игру в «обознатушки-перепрятушки» затеяли, и почему мы так оказались нужны бандюгам в роли свидетелей, и множество других «почему», на которые у меня ответов пока нетушки, а требуется ответы получить…

Вот так мы с Константином вышли на улицу, в полную грудь вздохнули.

— Что ты им рассказывал? — спросил я, когда мы чуть отошли.

— Да ничего, — ответил он. — Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю. Сидели, выпивали, закусывали. Кроме стопок с водкой и закусок роскошных, только и помню, что батю с гармошкой, да как у всех рожи делаются все краснее и краснее. Когда Горбылкин Чужака пырнул, я вообще отпал. А потом как-то засыпать все начали… Ну, в таком духе.

— Молодец, — сказал я. — Так и держись, и мы от всего отмажемся.

— Так что, батя, домой двигаемся?

— Нет, пока нет. Одно дельце у нас есть.

— Какое такое дельце? — удивился мой сынок.

— В администрацию зайти надо, кое-что сверить. Сколько сейчас времени? Полшестого? Должны успеть, они до шести работают… Давай, прибавим шагу.

Администрация, в управлении которой и городок находится, и все окрестные деревни, располагалась буквально в двух шагах от милиции. Ну, в таких городках, как наш центр, все рядом. И остановка рейсовых автобусов, кстати, почти за администрацией, так что нам все равно в ту сторону.

— А что ты проверить хочешь, батя?

— Так, одну вещь, о которой ночью разговор шел… Ты меня на улице подожди, я быстро.

Константин могучими своими плечами пожал — но ничего не сказал. Надо так надо.

А я решил все-таки проверить, правду наврали мне ночью бандюги, что Катерина Кузьмичева дом никому не продавала, или нет. Только, естественно, я сына во все эти дела посвящать не собирался.

И вот зашел я, заглянул в комнату к той девушке, которой мы всегда ежегодный налог на дом и землю платим, поздоровался:

— Добрый день, красавица. Семен Семеныч ещё у себя?

Семен Семеныч — это глава всей местной администрации.

— Куда там, у себя! — отвечает она. — Давно уехал… И вообще, он на месте мало бывает, все в разъездах по делам, так что, если он тебе нужен, завтра с самого утра приезжай и его лови.

— Да мне он особенно и не нужен. Мне одну справку надо получить, для дачников-москвичей. Тут слух дошел, что умер Кузьмичев Степан Никанорыч, которому в Старых Дачах большой дом принадлежал, и что его внучка, Катерина, то ли продает его, то ли продала уже. Вот, узнать просили, что, если дом ещё не продан, так они его купили бы.

— Эту справку и я тебе могу дать, — улыбнулась она. — Вот, как раз лежат у меня все бумаги, порядком оформленные. Из Углича нам бумага пришла, что внучка вступила в права наследства и дом теперь ей принадлежит. Мы на её имя тут и переписывали, для реестру и прочего… Так что дом никак не продан. А уж будет она его продавать, нет — это, сам понимаешь, не наша забота.

— А как с ней связаться? — спросил я. — Ведь должен быть в бумагах её городской адресок…