Похоронное танго

Прождал недолго. Только глазки стали закрываться и прикемарил я, вроде бы, после бессонных-то ночей и всех потрясений, как у меня над ухом голос прозвучал:

— Бурцев? Не ожидал, что ты таким обязательным окажешься.

Я вздрогнул, встрепыхнулся, ещё соображал секунду, где я и на каком я свете, потому что и минуты не продремал, а уже и сновидения полезли, и какая-то чушь сниться начала. Вроде того привиделось, что кто-то меня сзади за шею стиснул и твердит: «Врешь, не уйдешь!», а я и позвать Татьяну-Катерину не могу, чтоб она меня освободила, хотя она совсем рядом, труп «таджички» внимательно разглядывает, а вокруг «таджички» другие покойнички упакованные лежат, во всей красе…

Но очнулся и на ноги вскочил. Только глазками несколько лишних раз моргнул.

— Как же, — сказал, — с вами-то не быть обязательным? Вот, деньги привез.

А он уже свой кабинет отпер и внутрь прошел, кивнув мне на ходу:

— Давай сюда деньги.

Я зашел в кабинет, десятку ему на стол положил, замялся. Он, в бумаги уже успевший погрузиться, искоса на меня взглянул:

— Ну? Что еще? Теперь тебе двадцарик одолжить, на самогонку, чтобы твою честность вознаградить?

— Нет, — ответил я. — Мне бы… Мне всего один вопрос задать хочется… Хотя вряд ли вы на него ответите…

— По делу хоть вопрос?

— Наверно, по делу, — осторожно сказал я. — А так… Это вам судить. Может, я насочинял невесть чего. А может, сую нос туда, куда мне не полагается, и вы мне сейчас по этому носу дадите.

Он откинулся на спинку стула и с любопытством поглядел на меня.

— Валяй, спрашивай. А вот отвечу или нет… это я тебе обещать не могу.

— Хорошо… — я глубокий вдох сделал, думая, что вот такие моменты и называются «либо пан, либо пропал». — Скажите, этих Губу, Фому и Смальца отпустили из-за Губы? Из-за того, что он из ваших, поэтому ради него и надавили на вас, а отпустить его, не отпустив остальных, было нельзя?

Лейтенант сначала рот открыл, будто обругать меня хотел по-матерному за дикие мои фантазии да и послать куда подальше из своего кабинета, но потом пасть захлопнул и посылать передумал. Поглядел на меня угрюмо и спокойно так спросил:

— А с чего ты взял, что он из наших?

— Ну, померещилось мне так. Может, не совсем из ваших, а из КГБ, или как это теперь называется, и даже вернее, что оттуда, уж больно ухватки у него стальные… Понимаете, после того, как я у вас на допросе побывал, мне в голову пришло: если Николай — ну, Фома — по бандитски из меня душу тряс, насчет того, где можно младшего Горбылкина найти, и прочего на тему, то Владимир «Губа» меня аккуратно так допрашивал, и при этом с такой въедливостью, что лучше бы он мне руки ломал. Ну, чисто в милицейском стиле. И припомнил я, и сообразил, что когда он меня на противоречиях ловить пытался, то глаза, когда он за моими реакциями следил, были такие… глаза следователя, а не бандита, понимаете? Профессиональный такой взгляд, который он в себе сдержать не мог, я так понимаю. И потом, соображаю я, когда есть такие улики как кровь в багажнике и остальное, то обычного бандита под любой залог не выпустили бы, будь у него хоть сто миллионов… и даже не рублей сто миллионов, а этих, как их, долларов. Выходит, что-то ещё должно было в их пользу сработать. А потом, как вышли мы с Константином, так они у своего «джипа» стоят, и нас к себе подозвали, порасспрашивали, что у нас было и как, и я обратил внимание, что адвокат ихний в рот Владимиру глядел и только к нему с вопросами обращался, будто он только Владимиру служит, а остальные ему до лампочки… А они ж упомянули при нас с сыном, что этот адвокат и вел все переговоры с милицией… Вот я все это вместе и сложил, и… Ну, решил у вас узнать. Потому что если «Губа» — «казачок засланный», и нельзя его сажать, чтобы свой человек среди бандитов оставался, то это одно. А если он — нормальный бандит, и все остальное я насочинял, то это другое. Но вы бы мне хоть намек дали, чтобы я знал, как себя вести, если бандиты на меня насядут, чтобы я показания давал такие-то и такие-то и никакие другие, или ещё с чем-нибудь. Потому что если Губа — ваш человек, то в чем-то мне его лучше слушаться. А если бандит — то тут мне надо будет совсем по-другому изворачиваться…

Лейтенант долго меня разглядывал, пока я стоял перед ним — с чуть ли, по-моему, не покаянным видом стоял.

— Как вести? Так вести, чтобы шкуру спасти! — ответил он, рифмочку подпустив. — А вообще… Губа давно нам известен. И по таким делам замазан — хоть доказательств, для суда приемлемых, нет, но все знают, что замазан по которым ему бы ни за что замазываться не разрешили, даже если б он рисковал расконспирироваться, увиливая от их исполнения. Потому как есть пределы, за которые любой оперативный работник переступать не должен. Так что бандюга он, обыкновенный бандюга. Но, с другой стороны… Это объясняло б и давление на нас, и то, как адвокат себя вел… Надо б это провентилировать. Впрочем, ладно, это тебя не касается. Ступай.