Похоронное танго

— Во многих, — кивнула она. Так, головой качнула, локти на стол поставимши и сигарету у самых губ держа. — Можно сказать, весь свет объездила.

— И как он, свет? — поинтересовался Мишка.

— Да как тебе сказать… В гостях хорошо, а дома лучше, то самое. Вот и получалось, что мне те страны по сердцу и ближе, которые больше на Россию похожи. Канада, Швеция, Норвегия… В Испании, кстати, народ почему-то наш народ очень напоминает, только жарко там. И, в целом, люди позаводней наших. Погорячей, от солнца что ли, и быстрей на драку лезут, и за нож хватаются.

— Ну… — усмехнулся Мишка. — И у нас, бывает, в ножи и в топорики сыграют запросто, особенно по пьяному делу. А что такое Швеция, я представляю. Мы со шведами работаем. Надо будет съездить, наконец. Зовут. Это правда, что в самом центре Стокгольма форель ловится?

— Правда, — сказала Татьяна. — То есть, мне говорили, что так, но сама я не видела, чтобы кто-нибудь ловил, с набережных или с мостиков этих старинных. Рыбу ловить в дикие места ездят, во фьорды.

— А в Канаде, говорят, леса навроде наших, — не унимался Мишка.

— Навроде, — кивнула она.

Тут я не выдержал. Взыграло ретивое, после принятых стопок, вот я и влез:

— Про Канаду — это мы запросто! Константин, подкинь гармонь.

Все примолкли, Константин мне гармонь передал, я попробовал клавиши, для порядку, развел гармонь, да и выдал — песню, с давних-предавних времен во мне застрявшую:

Над Канадой небо синее,
Меж берез дожди косые,
Хоть похоже на Россию,
Только все же не Россия…

Эту допел, а три сына мне наперебой:

— Теперь Высоцкого давай, Владим Семеныча!

Ну, насчет Владим Семеныча мы всегда изобразим. И хорошо ведь Владим Семеныч на гармошку ложится, хоть, вроде, и для гитары сделан.

И выдал я, на-горa:

Наверно, я погиб! Глаза закрою — вижу:
Ну, где мне до нее?.. Робею, и потом,
Ну, где мне до нее, она была в Париже,
И я потом узнал — не только в ём одном!..

Спел, и пауза воцарилась, а потом Татьяна засмеялась:

— Это ты мне с намеком, дядя Яков, да?

А ведь и в самом деле, намек получился. Я-то, честное слово, не прочухал сперва, идиот, просто именно эту песню спеть захотелось.

Ну, и дернул я по-новой, чтобы смущение сбить:

В сон мне — желтые огни,
И кричу во сне я:
«Повремени!.. Повремени!..
Утро мудренее!..»
Но и утром все не так,
Нет того веселья,
Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья!..

Ох, разогнался я, всю песню на одном дыхании прошел, а они и впрямь слушают, внимательно так. И я уж к концу прилетел, у самого хрипота в голосе режется:

Вдоль дороги лес густой
С Бабами Ягами,
А в конце дороги той
Плаха с топорами!

Кони гривой машут в такт,

Медленно и плавно,
Вдоль дороги все не так,
А в конце подавно!
И ни церковь, ни кабак,
Ничего не свято!
Нет, ребята, все не так,
Все не так, ребята!

Можете говорить, что и без меня эту песню знаете, и что незачем её лишний раз так подробно напоминать, только я ведь для собственного удовольствия пропеваю заново — душевные слова и музыка, правильные, так бы пел и пел… И хрипотцы бы подпускал как положено.

— …Вот, — сказал я. — Так Владим Семеныч на все времена написал, царствие его душе Божие, и дай ему Бог!

И одним махом полную стопку хватанул.

Тут Зинка вмешалась:

— Ладно, Яшка, народ поднапрягли, теперь давай что-нибудь подушевнее, поплавней да лиричней.

Я подумал секунду, да и вывел, из нашего старого, про то, что

Спускается солнце за степи,
В степях золотится ковыль,
Кандальников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль…

Допел до конца, и тут Гришка прогудел:

— Ну, хватит, батя, нагнал тоску! Давай повеселей что-нибудь. «Коробушку», что ли.

Я и толканул «Коробушку», с такими переборами, что хоть в пляс пускайся:

Эх, полным-полна моя коробушка,
Есть и ситцы и парча,
Пожалей, душа моя, зазнобушка,
Молодецкого плеча!..

И потекло, и пошло, песня за песней, пока все для меня опять мешаться и путаться не началось, я-то ведь себя не обижал, компанию музыкой потчуя. Ну, иногда песни разговорами перебивались, так и глухая ночь накатила, и сидели мы в этой ночи, будто единственные люди, в целом свете оставшиеся.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ