Читаем Похоронный марш полностью

Дома включил телевизор и смотрел футбол — какое ему дело, позвонит кто-нибудь или не позвонит, и ему не сидится на месте оттого, что он нервничает, как бы «Спартаку» не вкатили в ворота мяч, а вовсе не потому, что ждет чьего-то звонка, да хоть бы он весь век молчал, этот чертов телефон, этот гроб с цифрами! И телефон молчал весь вечер, до самой поздней ночи, когда уж и футбол был забыт, и прочли в последний раз программу передач на завтра, и по радио отзвучали последние эстрадные мелодии.

Под утро телефон зазвонил. Кто-то ошибся номером.

Он вышел на работу, подмел свою территорию и в восемь уже был свободен. Весь день оставался дома, ждал ее звонка, но никто больше не позвонил. Иногда он выходил на улицу и хотел забыть ее, хотя бы на несколько минут, но ему обязательно попадалась какая-нибудь девушка в ее платье, ведь в то лето каждая двадцатая девушка была в таком платье, или в ее ботинках, или с такой же прической. И он бежал к телефону и, как сумасшедший, спрашивал у него:

— Отвечай, изверг, звонил ты три минуты назад или нет?!

Телефон молчал.

Когда пришли сумерки, он подумал: господи всемогущий, разве это возможно? Господи, ведь уже прошли сутки!

Он сходил в цветочный магазин около ВТО и купил пять гвоздик — красную, белоснежную, розовую и две пестрых. Принес их домой и поставил в вазу. Ему стало немного легче. Было тихо, ничто не жило в его доме, кроме дыхания пяти разноцветных гвоздик.

И тут раздался звонок в дверь, скрипнули под ногами половицы, хрустнул дверной замок, дверь распахнулась, на пороге стояла она.

— Можно?

— Ну конечно, конечно!

— Я придумала, как меня зовут…

Что могло дать ему ее имя, он давно уже знал его — ее звали бессонница, Гомер, тугие паруса, осенняя пора, очей очарованье, дверь полуоткрыта, веют липы сладко, взгляды так жадно, так робко ловимые, первые встречи, последние встречи, тихого голоса звуки любимые, гроза в начале мая, медлительное появление первых дальних громов, первых слов на родном языке, фанфары Тьеполо и флейты Джорджионе, таинственное имя Эзбекие…

— Так как же?

— А вот не скажу. Мне опять уже не хочется, чтобы меня как-нибудь звали.

Она засмеялась, увидев гвоздики, такие же точно, как вчера, и погладила их ладонью. Стала осматривать комнату и первым делом заметила пустую клетку на шкафу.

— А кто жил в клетке?

— Попугай. Его звали Лешка. Даже фамилия у него была — Стручков.

— Даже фамилия? А куда он делся? Ты его выпустил?

— Нет, он был очень несчастлив в семейной жизни и в конце концов умер. Чтоб не мучиться.

— Как это «несчастлив в семейной жизни»?

— У него не было жены. Я искал ему, но такой породы, как у него, нигде не оказалось.

— А что за порода?

— Нестор-кака.

— Жалко нестора-каку. А кто-нибудь живет в этой квартире, кроме тебя?

— Нет, я один.

— Один в двух комнатах?!

— Когда-то, кроме меня, здесь еще жила пьяная женщина, ворчливая старуха и застенчивый идиот. Попугай Стручков их очень любил и никогда не обзывал дурными словами, хотя одни из его предыдущих хозяев продали его за то, что он ругался на них матом. Как ты съездила к маме?

— Ах! — она махнула рукой, что означало: и не спрашивай. — Я сбежала. Мама у меня такая умная и скучная, а я у нее такая глупая-глупая. Вот, захотелось побывать у тебя. Ничего, что я так поздно? Это, наверно, неприлично. Но мне совершенно не к кому пойти. А дома одной страшно.

— Муж второй день в немилости?

Она не ответила. Поглядела по сторонам.

— Какое у тебя неприбранное жилье.

— Музей беспорядка, — согласился он. — Я не мешаю умирать всем этим вещам.

— Мне страшно, — сказала она. — Не говори таких страшных слов. Вообще не надо ничего про смерть, одиночество и тому подобное — что там еще у тебя про запас? Лучше развлеки меня как-нибудь.

Он засуетился, стал предлагать ее вниманию потрепанный альбом с репродукциями средневековых художников — Босх, Брейгель, Альтдорфер, Грюневальд… спохватился, что и они, чего доброго, напугают ее, но она открыла на Брейгеле и дальше «Падения Икара» не стала листать; а он забегал с места на место, что-то разыскивая, что-то хватая, чем-то звякая. Стал показывать карточные фокусы, она развеселилась. Потом он схватил гитару и начал петь «Я встретил вас», но от волнения безбожно зафальшивил, и тогда она взяла у него гитару и запела сама. Пела что-то наивное и цветистое: «Наш караван шагал через пустыню…», «Я вам клянусь, что это любовь была…», но ему нравилось ее слушать, и он просил еще и еще. Когда она спела в десятый раз, она решительно оставила гитару и сказала, что хочет есть, спать и просто нет сил. Он бросился на кухню. В холодильнике остались только яйца и круг охотничьей колбасы. Он показал ей колбасу, придумав для нее какое-то нелепое наименование:

— Хочешь колбасиську?

— Нет, — поморщилась она. — Фу, какое слово! Фу, Павлик, как ты можешь! И так-то нее слова, означающие еду, ужасно противные, а это в сто раз противнее.

— Может, тогда яичницу?.. Мы могли бы пойти в ресторан, но ведь уже десять часов.

— Хорошо, — согласилась она. — Омлет. Если тебе не трудно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Чингисхан
Чингисхан

Роман В. Яна «Чингисхан» — это эпическое повествование о судьбе величайшего полководца в истории человечества, легендарного объединителя монголо-татарских племен и покорителя множества стран. Его называли повелителем страха… Не было силы, которая могла бы его остановить… Начался XIII век и кровавое солнце поднялось над землей. Орды монгольских племен двинулись на запад. Не было силы способной противостоять мощи этой армии во главе с Чингисханом. Он не щадил ни себя ни других. В письме, которое он послал в Самарканд, было всего шесть слов. Но ужас сковал защитников города, и они распахнули ворота перед завоевателем. Когда же пали могущественные государства Азии страшная угроза нависла над Русью...

Валентина Марковна Скляренко , Василий Григорьевич Ян , Василий Ян , Джон Мэн , Елена Семеновна Василевич , Роман Горбунов

Детская литература / История / Проза / Историческая проза / Советская классическая проза / Управление, подбор персонала / Финансы и бизнес
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза