Похоронный марш

— Какое сегодня яркое солнце. Как я люблю такие утра! Ладно, пусть будет Вера. Мне нравится.

— Отлично. Куда пойдем сегодня?

— Я бы хотела на море.

— Да, — он усмехнулся, — Москва, конечно, порт пяти морей. На которое из пяти?

— На Коралловое, — сказала она и вдруг загрустила.

— Могу предложить Серебряный бор, — предложил он.

— А поближе ничего нет?

— Есть Профсоюзный пруд.

— Нет, уж лучше Серебряный бор.

И они поехали в Серебряный бор. В Серебряном бору было неуютно — суббота, много народу. У нее не оказалось купальника, и он купался один. Плавая, стал приставать к какой-то девушке, чтоб та продала за 50 рублей свой купальник, но девушка с возмущением фыркнула:

— Обнаглел!

И поплыла быстрыми саженками. Плывя в сторону другой девушки, он спохватился, что «Вера» вряд ли станет надевать на себя чей-то чужой купальник.

Потом он выпросил за пять рублей лодку у каких-то спасателей, и они немного покатались на лодке.

— У тебя красивый загар, — сказала она. — А плаваешь ты не очень хорошо, по-мальчишески как-то. Тебе надо заниматься плаванием, тогда у тебя распрямится фигура. Ты не куришь?

— Бросил.

— Давно?

— С шестнадцати лет.

— Потрясающе. А девушек когда научился соблазнять?

— До сих пор не умею.

— Это точно. Я видела.

— Что?

— Как та от тебя шарахнулась. К которой ты, купаясь, приставал. Видела-видела.

Она засмеялась.

— Знаешь что, — вдруг сказал он, вспомнив о чем-то. — Поехали.

— Куда?

— Не спрашивай. Поедем, не пожалеешь.

Они вернули спасателям лодку и покинули Серебряный бор. Сначала заехали на улицу Горького и пообедали в ресторане «Центральный». Он заказал десертного вина и выпил два бокала, а она отпила только два глотка. От жары, от волнения, от вина — от всего вместе он опьянел. Когда они вышли из ресторана, было уже четыре часа, и жара начала медленно отходить. В висках у него стучало. Он видел, что ей никуда не хочется идти, что она мрачнеет и мрачнеет с каждой минутой все больше. На улице Герцена она сказала, что хочет поехать домой.

— Пойми, это для меня очень дорого. Я только тебе!.. Только тебе!..

У дверей музея их не хотела впускать старушенция.

— Через двадцать минут закрываем! — возмущалась она.

Сгорая от стыда, он сунул старухе три рубля. Она впустила их, но ужасно оскорбилась и сказала:

— Молодые, а такие нахальные!

Девушка чуть не плакала от досады, но он, не замечая этого, повел ее сразу к чучелу нестора-каки.

— Вот он, — показал он. — Это Стручков. Тот самый, что жил в моей клетке. Вернее, не тот самый, а копия. Оригинал покоится на Горошкинском кладбище под Москвой.

— Пойдем отсюда, — сказала она. — Здесь так неприятно. Эти чучела… Хуже, чем в зоопарке. Пойдем. Фу-ты, мозг лебедя! Ну зачем же надо мозг лебедя! Если уж что-то красиво, так им уж надо тут же наизнанку вывернуть. Пойдем, Павлик, прошу тебя!

Он хотел что-то еще показать ей, но вдруг увидел, что здесь действительно неприятно.

— Мне так жаль, что я повел тебя сюда, — сказал он, когда они уже шли по улице.

— Пустяки, — сказала она и пожала ему локоть. Он обрадовался.

— Хочешь, поедем еще куда-нибудь? На ВДНХ или в парк Горького? Или пойдем в консерваторию… ах да, теперь же не сезон!

— Нет, — вдруг резко сказала она. — Мы никуда не поедем. Давай присядем.

Они сели в университетском скверике. Солнце отбрасывало уже довольно длинные тени. Он понял, что сейчас наступит развязка. В ожидании ее бронзовый Ломоносов беспокойно ерзал в своем кресле.

— Понимаешь, Павлик, — сказала она. — Я так люблю одного бестолкового человека… Я наврала тебе, что он муж мне. У меня был другой муж. А этот… Ты поймешь меня, я знаю. Пусть по-своему, но поймешь. Я, конечно, могла бы тебе ничего не говорить, но ты так много сделал для меня за эти две встречи. Спасибо тебе. Я теперь должна вернуться к нему. Так уж устроена жизнь. Я знаю, что мы с ним погубим друг друга, но пусть лучше так, чем остаться живым и чтоб из тебя потом сделали чучело лани или мозг лебедя. Спасибо тебе, Павлик.

— Да за что же?

— За все… Ты добрый человек. Мы с тобой расстанемся сейчас навсегда, хорошо? Обещай мне, что, когда я встану и уйду, ты посидишь здесь еще десять минут, а потом поедешь домой.

Он молчал.

— Вот и хорошо, — сказала она в ответ на его молчание. — Прощай, Павлик.

И она поцеловала его в щеку. Если бы она не сделала этого!

— Вера! — воскликнул он ей вслед, и какие-то парни, видимо абитуриенты, рассмеялись неподалеку, передразнивая:

— «Вэра!» Нет, миленький, нет!

Он подбежал к ней, схватил ее за руку. Она обернулась, губы ее были сжаты. Он сказал:

— Я люблю тебя.

— Я никакая не Вера, — сказала она. — Эх ты! А я думала, ты все понял. Отпусти.

Он отпустил. Она пошла в сторону Красной площади, а потом пойдет на Котельническую набережную в высотный дом, пойдет вдоль реки по набережной, где их так здорово познакомил дождь.