Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки

Чего нет в том такого, что есть в этом! Плечи узкие, потому что сжался. Если понадобится, ноздри раздует. Шрам будет. Пусть действует, а в характере потом разберемся. В морду даст — вот и характер! А не даст — и характера нет, что там ни выкручивай!

Белокурый блондин резко встает с места, выхватывает кольт. Бац-бац, и ваших нет. Хватает бабу и — аля-улю!.. Нет, баба остается. Пусть пока полежит в обмороке. Куда она денется! С ней потом разберемся. Белокурый смывается. Приходит следователь полиции Хаим-Янкл и начинает поиски убийцы. Вот таким образом.

Хаим-Янкл будет ходить, выяснять, допрашивать и строить гипотезы. Перед вами пройдет галерея образов. Да. Только в бричке будет сидеть Хаим-Янкл. А Менахем-Мендл просил вам кланяться, велел сказать, что главное забыл: и это уже было.

И Рагинский остался дома, а гоголевский сюжет разработает кто-нибудь другой. А если не разработает, то разве Рагинскому больше всех нужно! Может быть, и нужно, но уж чужие сюжеты разрабатывать скучно.

Чужие сюжеты разрабатывать — как лепить коллаж. Картинка всем известная, а ты возьми и налепи вместо курносого носа нос крючковатый, вместо Россинанта подведи под рыцаря красный мотоцикл, на ветряные мельницы налепи рекламу фирмы «Адончик» («разнообразный выбор джинсов для юных плейбоев!»), роман в письмах замени обменом объявлений на брачной странице «Маарива», элегантный камзол — шортами, сползающими на ягодицы, и рубашкой, распахнутой до пупа, и веди себе повествование — авось, мир, разляпанный тобою, окажется похожим на мир, якобы тобою созданный.

Ибо все двадцать восемь сюжетов давно разработаны. И если вывернешь так, чтобы было непохоже, найдутся начитанные провинциальные юноши, надежда и опора городских читален, отогнут нижнюю губу в виде дамского каблучка, выпустят струечку дыма и, листая с треском карточки слипшейся в желудке картотеки, перечислят авторов от Антония Лигурийского до Гофмана и от гренландцев до японцев, которые успели этот сюжет отработать.

Глава о публицистике

Публицистика — это, когда кто-нибудь хочет нечто эдакое сказать по поводу волнующих проблем. Он думает… Его осенило! Осенило в минуту глубоких размышлений! Кто-то из новых мудрецов («новая мудрая») заметил, что его осеняет, когда он сидит, извините, на унитазе. Если он в этот момент не читает, а курит. Тогда у него размышления глубже. Катарсис, то есть очищение, полнее. Потом он выходит к друзьям, рассказывает, что именно его осенило, и спрашивает совета: «А не написать ли об этом?» Друзья говорят: «Напиши, это интересно!» Кому конкретно интересно, друзья не уточняют, но публицист понимает: то, что он надумал, имеет нелокальное значение.

И он излагает свои размышления нелокального значения. Он пишет, он формулирует, он парит. Он уверен, что пассажи, выбегающие из-под его пера, суть результат вдохновения, а не результат бурного процесса, происходящего в той железе, которая вырабатывает адреналин.

Он ищет обороты, обдумывает периоды, подыскивает метафоры и исторические примеры, строит и разрушает модели, созидает структуры. Весь этот слоеный пирог, в котором глубоко спрятана мелкая монетка его мысли, он помещает на страницы журнала или в сборник, куда собрались такие же пироги. Этот кондитерский магазин преподносится читателю-потребителю.

Там, где-нибудь в голодной стороне издание расхватывают и съедают: жрать нечего, и все идет в пищу, а мелкая монетка незаметно проглатывается. А где сыты обычной едой и в пирогах себе не отказывают, где читатель-едок разборчивый, там и с публицистикой дело обстоит иначе.

Перед чтением публицистического опуса читатель приводит в порядок механику шеи; без участия шейных позвонков читать публицистику невозможно. Прочтя пассаж, с которым он согласен, читатель включает вертикальную систему механизма: «да-да-да», — говорит он. «Нет-нет-нет» есть результат действия горизонтальной системы механизма шейных позвонков. Опытные врачи стали теперь рекомендовать чтение публицистики при заболеваниях позвоночника как полезную гимнастику при спондилезе, отложениях солей и проч.

Закончив чтение статьи, читатель удовлетворенно потягивается, прыгает на месте: «раз-два-три» и «раз-два-три» и, почувствовав позыв, садится обдумывать и писать ответную публицистическую статью.

Согласившись с оппонентом там, где механизм шеи производил вертикальные движения, он воздвигает новую структуру на горизонтальных движениях механизма. Процесс продолжится, как только оппонент начнет читать новую статью. Публицисты открыли-таки перпетуум-мобиле! Как часто случается в наше постиндустриальное время, на стыке… чего?.. искусств или наук? В той мере, в какой гимнастические упражнения являются искусством — публицистика есть искусство. А поскольку возведение структур и выпиливание моделей заставляет отнести публицистику к разряду прикладных наук, то она и есть наука. Странный гибрид — и то, и се, и пятое, и десятое. Похоже на посещение дней рождения пожилых родственников.