Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки

Алик ничего этого не понимает. Он не терпит картузов на собственной голове, но временно надеть парик и маску он может.

— Это ничего. Это ничего не значит. Не правда ли?

Алик-то так и думает, но человек с короной и бабочкой считает иначе. Бабочка — это можно. Корона — это для смеха, а под короной обязательно картуз. По крайней мере, картуз сразу же — не пройдя четырех шагов.

— А царь Давид тоже носил картуз?

— У него была ермолка, расшитая золотом и драгоценными камнями.

— Утверждают, что шапка Мономаха не более…

— Но и не менее…

— Да, конечно. Она — наш «штраймл», только с драгоценностями.

— Мономах у нас заимствовал «штраймл» или мы у него шапку Мономаха?

— Поскольку мы были раньше, значит, он у нас заимствовал.

— Если б русский царь знал, какую шапку он носит!

— Еще с тех времен началось… Бедная Россия!

Сняв на время картуз, можно надеть корону, а картуз держать у сердца. Но если корона похожа на «штраймл», то можно без картуза. Без картуза даже бородатый еврей с загнутым до губ носом — уже не еврей. Вся суть спрятана в картузе, в старом, мятом, засаленном картузе.

— Как странно!

Впрочем, это я лишь к слову, это, так сказать, «выход в современность», потому что всякий театр, самый традиционный и старинный, не обходится без того, чтобы не задеть злобу дня. Даже такой старый-старый театр, в котором испуг мужского рода изображается как «я-я-я-я», а испуг женского рода при помощи «ше-е-е». И вот не смотря на прозрачное тихое утро и яркое солнце, не слушая радостные детские визги, звонкое птичье пение, не внимая шевелящемуся внутри беспокойству о хлебе насущном, Рагинский принужден размышлять об оторвавшейся в экстазе ноге скрипача и всматриваться в странные и непонятные лозы и прыжки Алика Гальперина, который в кимоно, парике и маске почти также странен, как…

— Что-то очень знакомое…

— Вот именно, что знакомое! И тоже непонятное.

Эта шапочка все-то попадается, лезет на язык и суется под перо; без нее нам все равно никак не обойтись.

Глава о древней истории, о половецких плясках и о роли личности

Знаете, это так замечательно заниматься древней историей!

Всего сегодняшнего нет. На месте Америки — неизвестность и непонятность, про Австралию и представления не имеют, в Европе — варвары, их никто пока не принимает всерьез. Скифы! Ах да, Страбон писал что-то о них. Мир кончается где-то за Колхидой с одной стороны, а с другой — чуть заехав за Геркулесовы столбы. Очень уютно. И очень тихо.

Иногда тишина нарушается бурлением какой-нибудь Македонии, но к нам она не имеет отношения, а Египет обещался быть нашим другом. Вокруг — империи, в крайнем случае — полисы…

— Вы слыхали про Гришу Швайгера? Он работает в «хеврат-битуах»^[9]. Он тоже имеет дело с полисами. Давайте зайдем к нему как-нибудь. Посмотрим, как он живет.

— В те времена никаких страховых полисов не было. Кому придет в голову страховать свою жизнь бумажкой, если каждый свободный человек носил при себе кинжал или другое холодное оружие. И чуть что — пускал его в ход.

— Кошмар! Хулиганство!.. Мой сосед — полицейский, он хорошо зарабатывает, но говорят, что…

— Одну секунду! Позвольте мне закончить!

— Пожалуйста, пожалуйста! Я думал, вы уже ничего больше не хотите сказать, так я хотел только добавить, что за такие, довольно небольшие деньги ему приходится работать днем и ночью. Это не дело!

— Из империи в империю можно ездить так же, как из полиса в полис… Вы заметили, что своими разговорами перебили ритм моего рассказа?

— Что вы говорите! Айя-яй!

Итак, вокруг империи, а-в крайнем случае, полисы. Из империи

в империю можно ездить, как из полиса в полис. Разгуливают перипатетики; философы находят свое место в бочке; каждый молится кому хочет, а пророк, не найдя отклика в своем отечестве, уходит в другое. Никто никому не мешает, а если мешает, то его завоевывают, и он становится своим, тихим, спокойным, уравновешенным и уютным. Замечательно тихо, спокойно и, главное, упорядоченно.

— Вы меня извините, я вас перебью. Скажите, а хорошо ли это для евреев?

— Евреи…

— А евреи тогда были?

— Евреи были всегда.

— Ах, конечно. Так что же?.. Извините, я вас перебил.

Евреи не терпят покоя в мире и в городе. Им всегда было скучно, и они вечно пытались размахивать рукавами чужих одежд. Что, например, понесло их в этот город? А дядю, почтенного человека, посадили у ворот, а девушку сразу забрали в гарем. И вот она разлеглась на подушках у фонтана, ест халву и пьет вино, ансамбль евнухов исполняет «Половецкие пляски»…

— Извините, я вас опять перебью. По-моему, «Половецкие пляски» совсем из другой оперы, а не из «Бахчисарайского фонтана».

— Вы правы, это — не «Бахчисарайский фонтан».

— Вот видите! Меня не собьешь! Я знаю, что такое «Бахчисарайский фонтан». А почему вы этого не знаете? Как же вы, интеллигентный человек, не знаете, что «Половецкие пляски» не из «Бахчисарайского фонтана»?

— Я знаю, но…

— Как же вы знаете, когда сразу видно, что вы не знаете?

— Да знаю я!

— Ничего вы не знаете! Это ясно!.. Что вы там еще хотите рассказать?