Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки

Затем появились те, кому стало наплевать. Часть из них считала, что появляться не следовало, а если уж появились, то нужно постараться разрушить свою жизнь или, по крайней мере, усладить ее. Другая часть решила, что неплохо бы поискать — нет ли чего интересного в этом существовании? Тех и других В. Глозман называет темными людьми, утверждая, что генезис наркоманов, смогистов и демократов общий^[10]. Мне кажется, что если наркоманов можно отнести к темным людям как разрушителей собственных жизней, то демократов и смогистов — нельзя. В то же время следует учесть, что всякое проявление себя в условиях социального эксперимента влечет за собой изъятие из общих условий проявивших себя индивидуумов и введение их в условия более жесткие, равные часто по результату сильному наркотическому удару. Необходимо иное определение для смогистов и демократов. Поиски определения затруднительны, поскольку наркоманы, смогисты и демократы — суть одно поколение.

Уклонисты появились чуть позже темных людей. Чистые, божественные уклонисты молчаливы и улыбчивы. Они пожимают плечами и улыбаются, потирая переносицу, настолько часто, что это стало признаком, по которому их узнают. Место пребывания уклонистов — светлый закуток. Это может быть дальняя комната в огромной коммунальной квартире, забитая на три четверти книгами и на четверть — музыкальной стереоустановкой; либо комната лифтера под лестницей, либо кочегарка, в которой всегда тихо и тепло; либо, в крайнем случае, заброшенная лаборатория в каком-нибудь НИИ. Уклонисты стремятся одновременно выпасть в осадок и раствориться. Их цель — сохранить время и силы, чтобы молчать, пожимать плечами и улыбаться, потирая переносицу. Они ходят, молчат, улыбаются, пожимают плечами и потирают переносицу, достигая в этом высокого совершенства, отчего их походка, молчание, улыбка и жест плавны и грациозны.

Женя Арьев родился во времена сидельцев, учился в период стиляг, в эпоху физиков занимался филологией; он был близок к темным людям и искал себя в уклонизме.

* * *

Он проявлял некий высший нонконформизм, соглашаясь делать все, что от него требовали окружающие. Если он не делал так, как им хотелось, его готовность выполнить позволяла предположить, что он не успел или не сумел, но никому не приходило в голову сказать, что он не захотел сделать нечто, потому что считал это нечто ненужным. И если его приглашали погулять, он соглашался, готовый тут же отказаться от прогулки во имя тихого вечернего чтения, если ему такое предлагали. Он не требовал объяснений, никогда не спрашивал «зачем?» или «какой в этом смысл?», потому что видел смысл и причину подчиниться вздорным требованиям партнеров в том, чтобы они не приставали к нему больше, не теребили его и не дергали, а дали бы ему жить по-своему и своим. Если двое или трое партнеров имели разные мнения, он предоставлял им спорить до тех пор, пока кто-нибудь не побеждал — пожимая плечами, когда к нему обращались за поддержкой.

Время от времени он бывал женат, хотя не был никогда тем, что называют выгодной партией. Он был таким, что женщины хотели его. И он им уступал. Все остальное приходилось делать самим женщинам. Если в данный период он был женат, они должны были побеспокоиться о его алиби, выдумать причину, из-за которой он не мог ночевать дома. Эту причину он аккуратно сообщал своей жене, и делом жены было принять или не принять эту причину. Женщина, которая хотела выйти за него замуж, должна была взять на себя все хлопоты по устройству развода, так же, как и та, которая хотела от него уйти. Он же хотел только, чтобы его оставили в покое, потому что это было единственное, чего он хотел. Женщинам его покорность и податливость, привлекавшие поначалу, становились ненавистны. После него женщине всегда хотелось, чтобы кто-нибудь взял ее на руки и баюкал, как малое дитя.

Когда он оставался один, тишина в квартире, которую принято называть одиночеством, способствовала спокойному сну после работы. Потом он вставал, ел что было, слушал музыку, читал, либо лежал на диване, либо отправлялся погулять и посидеть в кафе. Он пил кофе, слушал разговоры вокруг, разглядывал прохожих, курил. Если его приглашали в гости, он шел в гости и там сидел, пил кофе, курил, слушал разговоры. Если его спрашивали, он отвечал, а не спрашивали, молчал. Его можно было встретить в кино или в концерте, на вернисаже или в театре. И там он делал то же самое, что делали все: говорил или молчал, ходил или сидел, смотря по обстоятельствам.