Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки

Тоже и Рагинский пожимает плечами. Не может он объяснить, что, когда он думает о бедном Алике, ему хочется увидеть Алика в местечке. У него такой позыв: поглядеть на местечкового Алика Гальперина.

И я не могу объяснить про поиски корней и связей, потому что получится публицистика, а публицистику я, как сказано, не терплю.

Глава об Амане

История с Аманом известно, как закончилась. Пиковая дама сказала:

— Эх ты, шлимазл!

— Старуха! — воскликнул Аман и потерял сознание.

— Не умеешь — не берись! — хохотала бубновая еврейка. Червонный король смотрел грозно.

— Он оторвался от масс! — сказал воин, прилаживая веревку.

— Был сторонником умеренных действий и соглашателем! — сказал другой, смазывая веревку мылом.

— И бюрократом! — заключил первый, махнув палачу, чтобы вел Амана.

С ушей Амана сняли мерку, чтобы потом делать пирожки.

Глава о способах разрешения конфликта

Долго и упорно сочиняя эту повесть, я старался представить происходящие в ней события правдоподобными, а героев — похожими на современников и соплеменников. «Пусть будет дуэль, — думал я, внутренне холодея, — пусть будет „Дуэль“, но где же я возьму повод для дуэли! Не вижу таких обстоятельств в нашей жизни, которые заставили бы вызвать на дуэль. Нет среди нас таких людей, которые понимали бы, что есть поступки, за которые можно вызвать на дуэль».

Мы к дуэлям не привыкли, не приучены мы разрешать конфликты дуэлью. Мы приучены разрешать конфликты способами, несколько более грубыми. Даже у А. П. дуэль выглядит смешновато, но там она оправдана удаленностью героев от нас во времени («а вдруг в те времена еще можно было так разрешать конфликты?») и наконец просто невозможностью для этих героев оставить оскорбление неотомщенным.

Ведь если человека оскорбили, он должен смыть оскорбление тотчас и наказать обидчика либо получить извинение от обидчика. потому что — иначе невозможно жить. И минуты невозможно жить оскорбленным. Ну, в крайнем случае, можно подождать сутки, лелея мысль о будущей мести, и наконец получить удовлетворение или умереть.

А как много нас ходит с побитой мордой в прямом или переносном смысле! Ходит и рассказывает друзьям про оскорбление, размазывая слезы обиды по лицу (нет, чтобы друзей пригласить в секунданты!), бежит в суд и в полицию или сообщает об оскорблении в печати. Но чаще молчит и глотает слезы обиды. А обидчик ищет способа еще раз дорваться до чужой морды и ходит героем.

Мне кажется, что век нынешний отличается от века минувшего также и способом разрешения конфликта. Да, мы подадим в суд и удовлетворимся некоторой денежной суммой вместо крови обидчика. Да, мы изобразим на побитой физиономии выражение «я-выше-ваших-оскорблений» и сделаем такое лицо, как будто ничего не случилось, хотя побитая морда говорит сама за себя. Мы просто-напросто забыли значение слов «смертельная обида». Понимаете — смертельная! Это значит: или мне не жить с такой обидой, или ему умереть! Нет, вы ничего не понимаете… Ничего.

Нас так часто обижали в жизни, мы так привыкли к обидам, что шкала нашего достоинства стала неизмеримо малой. Мы и это вынесем, и то перенесем — не такое переносили!.. А может быть, эта шкала стала неизмеримо большой и длинной?.. Вот то-то и оно… Что же мы за люди, если не в состоянии измерить свое достоинство?! А то, что — совершенно без достоинства. О какой же морали и нравственности можно тогда говорить?.. А ни о какой… Так застрелись хоть!.. Ну вот, буду я из-за всякого! Я — личность, целый мир, яркий и своеобразный, а он — кто?.. И так каждый раз.

Вы скажете, что я призываю к убийствам, что я требую отменить общественные нормы, что я проповедую закон джунглей, что я дикарь, бандит, мафиози. Знаете, что я вам скажу — а не задирайтесь! Я вам скажу — если вы не хотите унять свой язык, если вы не можете и не умеете жить так, чтобы не оскорблять ближнего — авось, страх перед пистолетом удержит вас от оскорблений. Не бегать же по судам, тем более что суд решает так называемые гражданские споры в течение трех лет. Так много накопилось в суде этих гражданских дел! Так что же, прикажете три года ходить с побитой мордой?!

— Кто же кого же побил? — спросите вы.

— А никто и никого! Никто никого не бил, никого не убивали. Крови не было. А вы, читатель, извините, остались в дураках! И жизнь продолжается, господа читатели!

Но читатели не хотят меня слушать и собираются под окнами моего дома, лезут в дверь, требуя дуэли.

Глава о дуэли

В Национальной библиотеке не нашлось дуэльного кодекса. Его там никогда и не было.

— Господа, знаете ли вы дуэльные правила? — спрашивал Рагинский у знакомых. Знали про барьер, про три шага через платок, про шесть шагов, про секундантов, и про пистолеты Лепажа, и про брошенную перчатку. И хотя кто-то перепутал бретера с брегетом, а кто-то некстати заговорил о трех картах, пришлось Рагинскому уступить требованиям читателей и ставить героев в позицию. Вот поди ж ты!