Похожая на человека и удивительная

Огромный странноприимный дом,

– писала Цветаева давно-давно, когда в Москве было раз в сто меньше жителей, —

Мы все бездомные к тебе придем…

Писала, не зная, сколько еще бездомных, безродных, безнадежных судеб потянется в Москву за счастьем или просто за куском хлеба с маслом.

По тому, как несколько раз взглядывал на меня Климов, мне казалось, что он не только понимает мои мысли, но и вполне разделяет их.

В размышлениях, достаточно противоречивых, о Климове, о его решении оставить работу и городскую цивилизацию со всеми ее ложными и некоторыми безусловными ценностями (скажем, плотным средоточием культурных сил, а также коммунальными службами, снимающими с тебя заботу о собственном жилище, его тепле, целости его стен, лестниц, крыши и наличии горячей воды круглосуточно), я практически не заметила дороги.

Статью о Климове я решила задержать, односложно сообщила об этом шефу, который пришел в неожиданную ярость и даже попытался прикрикнуть на меня. Я объяснила для себя это тем, что никакому начальнику, не способному делать то, что делают его сотрудники – а Вячеслав Иванович журналистом никогда не был, он всю жизнь только чем-то и кем-то руководил, – не понравится быстрое и категоричное принятие решений подчиненными, решений, объясняемых чисто умозрительно – «не сложилась картинка, надо подумать».

– Что там думать? Ты дома у него была? Фотографировала?

– Была, фотографировала, – я старалась не впадать в тон шефа и сохранять спокойствие.

– Он, что, ни на какие вопросы тебе не ответил?

– Да я, собственно, ни о чем таком и не спрашивала…

Как обычно, моя манера отвечать шуткой вывела шефа окончательно из себя.

– В два! Или лучше в час! Отчет о поездке и интервью чтобы лежали у меня на столе!

– Вряд ли, – вздохнула я.

– Крайний срок в три! – нервно крикнул Вячеслав Иванович и отключился, а я успела поймать его мысль.

Я увидела приятную, уютную картинку, не имеющую ровно никакого отношения ни ко мне, ни к Климову. Хороший добротный особнячок на гладко выстриженной лужайке, удобное кресло с пледом, рядом круглый столик, на столике коньячок… Бедный шеф устал руководить и наглыми, самонадеянными журналистами, и хорошими, покладистыми.

Вячеслав Иванович отпраздновал юбилей в прошлом году, получил пенсионную корочку и забыл о ней. А она о нем – нет. Скромная, ни к чему особо не обязывающая, лежит она в числе прочих где-то в секретере или на полке, а тебе уже как-то по-другому начинают отбивать твой срок. Кто, где – мы так и не разобрались за сотни и тысячи лет.

Кто так решил, так чудовищно коротко определил срок жизни человека на земле? Срок, за который просто невозможно успеть что-то понять и с этим пониманием еще хоть немного пожить. Все время уходит или на суету, добывание пропитания, витье собственного гнезда и прокорм птенцов и сиюминутные удовольствия – что проще, или на попытки понять зачем и почему, и что было в начале всего, и что лежит в основе. У того, кому удавалось хоть на шаг приблизиться к ответу, на это уходила вся короткая жизнь.

Глава 23

Он ведь сказал – сказал или подумал? – но слова его я отлично помню: «Двери моего дома всегда открыты для тебя. Приезжай. Хочешь на день, хочешь на всю жизнь».