Похожая на человека и удивительная

За две минуты до эфира я полезла в карман выключить телефон, а он затренькал у меня в руках. Только бы не Верочка. Обычно она звонит в неподходящее время, чтобы сообщить о своих переживаниях. Но это была не Верочка.

– Лика! – нервно выдохнула Герда. – Приезжай сейчас. Прямо сейчас, если можешь. А то у меня просто сдают нервы.

– Что-то случилось? – как можно спокойнее спросила я, глядя, как на больших часах на стене стрелка плавно движется вперед, и махнула ассистентке, бегущей отбирать у меня телефон. Осталось сорок секунд до эфира.

– Случилось всё, что могло случиться! Давай, приезжай. Я уже поняла, что ты нормальная… нормальный человек.

И ненормальный журналист. Не написала в свой журнал бледно-желтого цвета ни слова из того, что узнала о Герде. А можно было бы еще и по радио рассказать:

«А вот вы помните, дорогие радиослушатели, такую песню “Ты у меня один”? А певицу Герду? Ну конечно, она же вчера на молодежном конкурсе в качестве дорогой гостьи пела свои старые и новые хиты. А вот вы хотите знать, как на самом деле живет звезда? Ой, у нее такое в жизни происходит… Настоящая беда. Вот, слушайте. Вышла ее дочка замуж, да за очень плохого человека. И фамилия у него очень смешная, не выроните рули, кто сейчас за рулем. Полное имя, знаете, Гердиного зятя как звучит? Просто шутовские бубенчики для русского уха – Люсиний Шимсад-Рисадович Пиязов. Да-да! Именно так и звучит! Ну вот. Приходит как-то этот человек к себе, то есть к Герде, своей теще, рано утром домой, собирает по дому все, что лежит на виду, – дорогие подсвечники, миниатюры, трофейные немецкие фигурки ангелочков и балерин, а также драгоценности жены, которые любящая мать, то есть певица Герда, дарит дочке на все праздники с радостью и любовью. Кладет зять все это в сумку и собирается уходить, платить карточный долг. И еще немножко отыграться. Ну и поесть повкуснее. А тут некстати просыпается жена, Гердина дочка. И удивляется, зачем Люсиний забирает из дома столько дорогих вещей. И даже пытается эти вещи отобрать. А Люсиний, спеша поскорее уйти, бьет жену прямо по лицу, заспанному, такому надоевшему за четыре года совместной жизни. Ему все быстро надоедает, кроме карт. А уж ударив один раз, не может остановиться. И бьет, и бьет, испытывая необыкновенное удовольствие, сравнимое разве что с неожиданным, пусть и не очень большим выигрышем. Вот так, дорогие радиослушатели, проходят будни знаменитых певцов любви. Ведь Герда в основном поет о любви, много лет. А вы думаете, у нее у самой есть любовь? Да вот как раз и нет. Одинока, прямо как мы с вами. Какой-нибудь примазавшийся молодой композитор или начинающий смазливый певец – вот и вся ее любовь, на пару месяцев, пока Герда не поможет им пролезть в эфир и на телевидение. Интересно? А ведь это еще не все. Задавайте вопросы, дорогие радиослушатели, я вас люблю и готова ответить на любые вопросы. Чем закончилась история с плохим нерусским зятем? О-о-о, там не конец еще, там такое продолжение! Во-первых, драку видела внучка Герды, маленькая Лиза. И – внимание, не прослушайте! – перестала говорить. Во-вторых, подлец зятёк по случаю стал обладателем редчайшего сапфира, стоимость которого равна стоимости половины поселка, в котором живет Герда. А в-третьих…»

Только ничего я этого не написала и не рассказала. Поэтому, естественно, Герда по здравом размышлении поняла, что мне можно доверять. А доверять ей, как я понимаю, особенно некому.

– Хорошо, Герда, я поняла вас, услышала. У меня эфир, я отключаю телефон. После эфира приеду.

Я взглянула на Женю, сидящего, замерев, перед выключенным пока микрофоном наискосок от меня. Он-то Герду знает вряд ли, и стоит ли показывать мальчику все великолепное безумие повседневной жизни Гердиного поселка? Вооруженная охрана, маленькие дворцы, воспитанные лакеи… Потом! Сейчас рефлексировать некогда, эфир. Я кивнула выпускающему, что готова, и стала смотреть на пульсирующие красные цифры «5… 4… 3… 2…»

– Очень скучал о вас, дорогие друзья, – завел Генка, как обычно, а я уловила какую-то тревожную нотку в его голосе.

Что-то его беспокоит… А, вот оно что! Ясная картинка появилась у меня в голове. Генку беспокоит та безобразная драка, которую он недавно устроил в ресторане, точнее, в спортклубе. Дело обычное, все смотрели футбол, совсем никакой, играли голландцы с немцами, ничего, по сути, интересного, но вот девушка Генки вела себя так неприлично. И надо было бы плюнуть, оставить ее там и уйти. А он, дурак, повелся. Сцепился с молодым парнем, с которым откровенно кокетничала девица, накостылял ему, и сам получил. И штраф пришлось заплатить, как Генка ни доказывал, что он всенародный любимец, и любой радиослушатель, которому Генка поднимает настроение в пробках, заплатит за него. Еще хуже вышло. Содрали с него за все, что разбили в ресторане за год, наверное. Хорошо, что обошлось без милиции. Но денег очень жалко. И зуб, похоже, парень тот Генке коренной выбил. Качается, мешает говорить…

– Что, Геник, – вступила я, – как считаешь, подлецов надо словом бить или делом?

– А сама Борга как думает? – ухмыльнулся Генка. – Уступаю милой девушке – напоминаю радиослушателям, что моя соведущая – милая девушка, жаждет в этом году выйти замуж – пусть расскажет первая. Так как, милая Борга, словом их или делом?

– Кулаком, – вздохнула я. – В переносицу. Потом в ухо, в печень и ниже. И еще взять пару тяжелых стаканчиков и бросить в стенку, для острастки. По крайней мере, так поступает Гена Лапик, когда задевают его честь, да еще при народе.

Генка побагровел.

– А вот и… да! – выговорил он после некоторого колебания. – Да! За свой футбольный клуб я так болею! Именно так! А ты, Борга, как ты болеешь и за кого?

– Я в основном за сирых и обездоленных болею, ты же знаешь, Ген. Но тоже не люблю, когда меня, например, называют козой, ни за что ни про что в особенности. Или внезапно тормозят перед моим носом. Или запирают на парковке. Я много чего не люблю и, в крайнем случае, когда бесполезны слова, считаю, что рукоприкладство допустимо. Хотя может завести оскорбленного очень далеко. Даже в места лишения свободы. Послушаем, что на эту тему скажут радиослушатели, а?

Звукорежиссер за стеклом кивнул и включил кого-то дозвонившегося:

– Привет, Лика, это Володя! Помнишь меня?

Я выразительно посмотрела на звукорежиссеров за стеклом. Те только развели руками.

– Конечно, помню, привет! – спокойно сказала я, потому что бесполезно и нельзя в такой ситуации выяснять, что это за Володя. Нормальные Володи звонят по личному телефону, а не на передачу. Если нужно, телефон всегда можно найти.

– Я вот хотел тебя спросить, а ты не могла бы со мной…

Неизвестного Володю уже отключили. Да, прямой эфир не гарантирован от всяких странных личностей.

– Говорите, вы в эфире! Что ж, связь сегодня никакая у нас… – дежурно проговорил Генка, а нам уже режиссеры показывали на тихо сидящего Женю.

Я кивнула.

– Я пришла сегодня с гостем. Его зовут Евгений Апухтин, и он, полагаю, тоже захочет сказать несколько слов на тему драки.

Я увидела, что перед Женей включили микрофон, и сделала ему знак.

– Женя, как ты считаешь, драка – хороший способ решения проблем?

Я уже знала Женин ответ. Мгновенно в моей голове возникла живая ворочающаяся куча из маленьких детских тел, когда невозможно различить, где чьи ноги, где чьи руки, чье это искаженное болью и криком некрасивое детское лицо…

– Да, – неожиданно сказал Женя довольно спокойно. – Только когда дерутся честно. Если несколько человек бьют одного, это плохо.

– Тебя били в школе? – заинтересованно спросил Генка.

– Нет, не меня. У нас одну девочку приковали кандалами к батарее другие девочки и отбили ей почки.

– И сколько же лет этим девочкам?

– Я не знаю, – ответил Женя. – Они большие, пятиклассницы.

– А за что они ее били?

– Не знаю, – повторил Женя. – Наверно, она им не нравилась.

– И где же они взяли кандалы? – спросила я.

– У них отцы милиционеры. У нас много милицейских детей в школе.

– Хорошая школа, – проговорил Генка. – Но вообще это все в прошлом. Теперь у нас полиция. Моя полиция меня бережет. А номер школы у тебя какой?

Я укоризненно посмотрела на Генку и закрыла рукой Женин микрофон.

– Ты же не хочешь, Геник, чтобы и Жене отбили почки за то, что он позорит школу на всю Россию. А девочек тех выгнали?

– Нет, – ответил Женя. – У них же папы милиционеры, начальники. Директор их тоже боится.

– Ясен перец, – невесело засмеялся Генка. – А страну эту называют… Как ты сказала, Лика? Россия? Вот я и думаю, не мотануть ли мне туда, где не так страшно жить?

– В скит, что ли? К медведям и куницам?

– Да уж нет… Я бы выбрал какую-нибудь страну покультурнее, не медвежий угол.

– Например? – Я поняла, что тема драки как-то себя исчерпала, приняв такой странный оборот с выступлением Жени.

И ладно. Уезжать или не уезжать из России – это еще более животрепещущая тема, причем на все времена. Другое дело, что лишь небольшая часть людей всерьез думает на эту тему, в основном тех людей, чьи гены не несут никакой наследственной информации о том, как шелестели березки, как пели щеглы с соловьями, когда ты рождался в поле, и как сильно пахло полынью, ладаном и чем-то еще, странно знакомым, страшным, неотвратимым в сильно натопленной избе, когда ты умирал. Те люди, с другой генной памятью, без щеглов, полыни и ладана, живут в этой стране, если сейчас это удобно, и легко, без сожаления покидают ее, если жить в ней становится уж совсем невмоготу.

– Да чё там выпендриваться! – потянулся Генка. – Германия – она и есть Германия. Хорошая страна для проживания. Дойчлэнд, одним словом. У меня шесть одноклассников туда уехали, никто обратно не вернулся.

– А ты в спецшколе учился, Ген?

– Да, в английской, а что?

– Да ничего. Понятно. Это сложная тема – о составе русской нации – этнические русские, русскоговорящие, а также люди, по случаю живущие в России, и так далее. Давайте никого сейчас не обижать – ни уехавших, ни оставшихся, ни мечтающих расстаться с вынужденной и не самой справедливой и демократически устроенной родиной и лучше послушаем хорошую музыку.

– Ты бы предпочла что? – осклабился Генка. – Я про музыку, не про отъезд. Все равно ведь не скажешь. Проснемся однажды без тебя, а ты уже где-нибудь в Швеции за козьим молочком парным к соседу топаешь, в экологических шведских ботиночках, из переработанных целлофановых пакетов и мусора сделанных…

Я уже разгадала эту его довольно неприятную манерку улыбаться и говорить одновременно. Выглядит это ужасно, боковых зубов у Генки не хватает, все пивные мешочки на лице от улыбки неровно разъезжаются набок. Тем более что Генка чаще всего улыбается недобро. Но голос его при этом становится загадочным, приятным до невозможности – если на Генку не смотреть. Генка об этом знает и пользуется, имеет право – профессиональный прием.

– Я бы предпочла Дворжака или, к примеру, Пьяццоллу.

– Вот видите, дорогие радиослушатели, какой у нас с вами уровень развития! – заржал Генка. – А мы и не знаем таких слов! Мы люди простые, веселые, любим жизнь за ее радости и прелести, а вовсе не хотим тосковать под стонущие скрипки и бандоньоны заморские, гармошка то бишь по-нашему.

– Знаешь все-таки сложные слова, Геник, – вздохнула я. – Догадываешься, на чем играют музыку Пьяццоллы. А вот у нас сегодня и на самом деле блок классической музыки. Послушай и удивись вместе с нашими слушателями, насколько простой и веселой может быть классика.

– Ура! – подвел итог Генка и стянул наушники.

– Интересно? – спросила я Женю.

– Очень, – кивнул мальчик. – Можно мне попить?

Я с ужасом вспомнила, что Женя просил пить еще в «Детском мире», но мы уже не успевали ничего купить, и я пообещала напоить его на радио. И совершенно забыла об этом. Надо же, какой терпеливый ребенок.

– Конечно, извини, я забыла, – я пододвинула к нему бутылку с водой и стакан.

– А какой все-таки у тебя номер школы? – поинтересовался Генка.

– Ген, какая тебе разница? Ты же не пойдешь разбираться.

– Да уж спасибо – нет. Сам не знаю, какая разница. Чтобы детей в эту школу не отдать.

– А разве у тебя дети еще не школьники?

Генка как-то удивленно посмотрел на меня.

– Ну да, вроде школьники. Вообще, когда грозились, что ты придешь к нам, не обещали, что ты будешь такая зануда.

Не особо вслушиваясь в то, что продолжал говорить Генка, я быстро просмотрела сообщения в телефоне, которые пришли, пока был эфир.

Два от Герды: «А побыстрее нельзя?» и «Давай быстрей!!!» Крайне неприятно. Мне совсем не хотелось бы привезти Женю в какой-нибудь скандал.

Одно от Верочки: «Лика, ты про меня забыла?» Нет, не забыла, просто не до тебя, а так не должно быть. Ведь ввязалась уже, дала понять, что мне не все равно. Теперь любой шаг в сторону – практически предательство. А девочку и так все предают, все самые главные для нее люди.

Я быстро ответила Герде: «Да! Еду, но у меня эфир». И тут же получила от нее ответ: «Наплевать!» Ясно. Видать, и впрямь что-то очень срочное, вроде проигравшегося Люсика. Главное, чтобы он не проиграл Гердин дом, саму Герду и маленькую Лизу. Иначе я-то уж точно ничем помочь не смогу.

Верочке я тоже быстро написала: «Нет! Не забыла. Позвоню. Будь умницей!» И почувствовала, как мне самой стало приятно и тепло. Отчего? Наверно, я успела привязаться к девушке.

Конец эфира прошел неожиданно мирно. Генка даже шутил и ни разу не напоминал нашим слушателям, что его соведущая мечтает выйти замуж. Ох, как хорошо, что Генка не пронюхал о моей поездке в Калюкин, о моей неожиданной для самой себя влюбленности… Ведь так называется то, что со мной произошло?

Когда мы сели в машину с Женей после эфира, я спросила:

– Ты хочешь со мной дальше поехать?

– Да, – ответил Женя.

И даже не спросил куда. Значит, здесь лучше, чем под елкой или даже у соседа дяди Коли. Только вот не знаю, куда везу его сейчас, что там такое у Герды. Мне было немного не по себе от ее нервных призывов… – о чем? О помощи? Но я не знаю, о чем просила меня Герда. Может быть, ей просто было плохо? И поэтому она звала мало знакомую, пусть и внушившую ей доверие журналистку… Не очень сходится.

Я взглянула на Женю. И как быть? Отвезти его под елку, пусть порешает судоку? Не ехать к Герде, пойти с Женей в зоопарк? Посадить его у меня дома, где и мне-то пока неуютно в необжитой квартире, а самой рвануть к Герде? Решено, едем вместе. Думаю, если бы там было опасно, Герда звала бы не меня, а полицию.