Похождения Аркадия Бобрика

– Я не хочу быть дутой величиной! – в силу набравшей инерции возразил Аркадий. Но упоминание о компенсации немного убавило пыл.

Соболевский уловил перемену в интонации и продолжил увещевания:

– Аркадий, в этом нет ничего зазорного – так было и так будет всегда. У Шекспира строчили бригадным методом. И «Три мушкетера» написал не Дюма, а Огюст Маке. Это даже в суде доказали. А о нынешних ремесленниках и говорить не хочу. По мне, их надо законодательно обязать использовать литературных негров – спасать отечественную словесность!

– Аркадий, соглашайтесь, – сказал Сорокин, молитвенно сложив руки на груди, – У меня еще столько планов. Я не могу позволить себе шататься по телестудиям и молоть всякий вздор о своем творчестве. Помогите! Не дайте погибнуть!

Иннокентий Павлович поддержал Сорокина, из последних сил боровшегося за возможность спокойно отдаваться литературному труду.

– Михаил, вы поступаете очень разумно. Изобрети телевиденье и радио лет двести назад, не видать бы нам ни Гоголя, ни Чехова! Заездили бы их выступлениями в концертных залах. Замучили бы глупыми записками!

– А меня тем более заездят. Зарежут! – Сорокин полоснул ребром ладони по горлу. – Я только начал новую работу.

– И о чем она?

– Сюжет не бог весть какой. Главное – я хочу проследить влияние растительной пищи на духовную сущность человека.

– Невероятно! – Соболевский в очередной раз был потрясен мудростью молодого человека. – Моя старшая дочь постоянно говорит об этом.

– Надо бы их познакомить, – предложил Аркадий.

– Буду польщен, – Сорокин обернулся к Аркадию. – Так вы согласны оградить меня от тяжкого бремени славы?

Аркадий вздохнул – выхода не было. Ничего не оставалось, как жертвенно кивнуть.

Поход за гонораром

В тот же день был составлен и подписан договор о передаче всех авторских прав Аркадию Бобрику, чье имя будет значиться на обложке новой книги. А Сорокин вместе с возможностью распоряжаться своим временем получит десять тысяч долларов. Аркадию за будущие неудобства, связанные со славой, полагалось две тысячи.

На следующий день товарищи отправились в издательство «Геликон-Бук» за гонорарами. Отыскали Евсеича – компаньона Соболевского и его бессменного кассира.

Евсеич был в курсе предстоящих выплат, договор с именами Сорокина и Бобрика лежал на столе. Но внезапно старик насторожился.

– Вас что-то смущает? – спросил Аркадий.

– Очень. Уж не вы ли ограбили меня месяц назад!

– Мы?! Ограбили?! – удивился Сорокин и указал на Аркадия. – Это зять Соболевского. Не хотите ли вы сказать, что вашего компаньона грабят его родственники?

– Именно это и говорю! Я вас узнал! – руки Евсеича затряслись, но не от испуга как в прошлый раз, а от негодования. – Я не отдам бандитам двенадцать тысяч! Вы свое получили!

– А вы? – многозначительно поинтересовался Аркадий. – Где еще двадцать пять штук?

– Какие двадцать пять?

– Которые ты, старый пенек, присвоил, а приписал грабителям! Хочешь, чтобы об этом узнал Соболевский?!

Евсеич не ожидал подобного коварства, но и уступать не собирался.

– Думаете, я не знал, кто совершил нападение?! Иннокентий принес две тысячи, сказал, что пожертвовал зять. А у меня все номера переписаны.

– И что? Мы их вернули. В чем криминал?

– Вернули только две.

– И это говорит тот, который захапал двадцать пять! – возмутился Аркадий. – В общем так, давай разойдемся по совести. Гонорары мы жертвуем на развитие издательства, а ты возвращаешь нам присвоенные двадцать пять. Так будет справедливо.

Евсеич зашелся мелким смешком. Его трясло, как на вибростенде. Когда припадок веселья закончился, он, порозовевший, смахнул слезу:

– Впервые вижу такую справедливость.

– А по-твоему как?

– По-моему?.. По-моему – вы пишете бумагу, что жертвуете издательству свои гонорары – двенадцать тысяч, а я выдаю вам столько же из своих.

– Из украденных двадцати пяти?

– Молодые люди, перестаньте клеить ярлыки. Все делим пополам. Вот это и есть настоящая справедливость!

– Двенадцать и двенадцать – получается двадцать четыре, – заметил Аркадий, ратовавший за абсолютную честность.

Евсеич нахмурился, но, вероятно, нравственные устои в нем были поколеблены не до конца.

– Хорошо, – сказал он со вздохом, – пусть будет двенадцать с половиной.

– Агнюша, я должен перед тобой повиниться, – сказал Соболевский, среди ночи поворачиваясь к супруге.

Агния Петровна хотела включить бра, висящее над головой, но затем передумала – в темноте легче признаваться в своих прежних грехах.

– У тебя кроме Фриды еще кто-то был?

– Ты опять о своем? Не было у меня никого. Я об Аркадии.

– Ты опять его обидел?

Иннокентий Павлович долго не отвечал.

– Я был несправедлив к нему. Мне Евсеич сообщил, что Аркадий и Сорокин, который написал «Перестройка в Посторомкино», отказались от гонораров – пожертвовали на развитие издательства.

– Вот! А ты говорил, что яблочко от его дядюшки недалеко падает.

– Значит, я ошибался.

– И насчет Вениамина ошибался. Он написал в завещании, что после его смерти загородный дом снова возвращается нам.

– Пусть сначала умрет, а потом почитаем, что он там нацарапал.