Похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Беженцы радостно зашумели, поздравляя друг друга. Страха больше не было, дальше шли без предосторожностей.

Вдали замерцал огонек. Двинулись к нему и вскоре оказались в махонькой кофейне-кавахане.

Аджарцы привели двух лазов, передали им беглецов, получили причитавшиеся деньги, нагрузились контрабандой и, пожелав счаст­ливого пути, ушли.

Вскоре в кавахане появились турки: сержант — чауш и солда­ты — аскеры. Чауш окинул взглядом путников и по-турецки загово­рил с Джалилом. Кто такие? Есть ли паспорта и право на вход в Турцию? Он то и дело повторял — "болшевик".

— Гяль, гедах! Следуйте за мной!

К этому времени совсем рассвело. Часа два просидели у белого двухэтажного особняка. Наконец всех позвали в дом. Там их принял грузный офицер в форме.

— Парле ву франсе, мсье? — с робкой надеждой спросил Квачи.

— Нон, нон, бильмерам! Нет, нет, не знаю! — замотал головой офицер. Затем что-то сказал чаушу. Тот обыскал всех троих, найден­ные драгоценности и бумажники выложил на стол.

Офицер улыбался, пересчитывая деньги и пожирая глазами драго­ценности. Джалил переводил:

— Али-бей изиволит сказать, что кинези силино богатые люди.

Квачи понимал, что бей и без его согласия возьмет то, что ему приглянется, и решил опередить события.

— Скажи Али-бею, Джалил: то, что ему понравится — его!

Али-бей выбрал большой бриллиант.

— Али-бей очень сипасибо!

— Скажи Али-бею, что его благодарность мне несравненно до­роже любого подарка,— Квачи прижал руку к сердцу и склонил голову.

Турок отобрал еще два бриллианта.

— Али-бей спросит, не изволит ли вы быть большевик.

— Скажи Али-бею, что большевики оценили наши головы в сто тысяч лир каждую.

Джалил перевел. Али-бей отобрал еще несколько бриллиантов помельче.

— Али-бей изволит сказать, что сигодня мы его гости.

— Скажи Али-бею, Джалил, что только Аллах достойно отблаго­дарит его за гостеприимство.

— Али-бей изволит сказать, одолжите ему деньги.

— Воля его! — задыхается от возмущения Квачи. — Но напомни, что мы направляемся в Стамбул, и пусть Али-бей укажет человека, у которого мы могли бы занять на дорогу.

Джалил перевел. Али-бей засмеялся.

— Али-бей изволит сказать, что знайт такой человек.

— Кто же он?

— Али-бей!

Квачи горько усмехнулся.

Турок заметил это и нахмурился.

— Али-бей изволит сказать: если его куначество ни наравится, идити назад Московия.

— Али-бей напрасно обиделся. Я сказал правду. Лучше куначе­ство с чертом, чем с московитами! Наши головы, наше золото и драго­ценности — все пешкеш Али-бею!

Али-бей отсчитал две тысячи лир и протянул Квачи.

— Буиюр, эфенди! Извольте, сударь! Даю в долг...

Сказ о возрождении прежнего

Пароход входил в Босфорский пролив. На палубе рядом с Квачи оказался американец, некий Ватсон, у которого минувшей ночью он выиграл в бридж три тысячи долларов.

— Я пешком исходил эти места и знаю их назубок. Я знаю даже, что вон та крепость, что высится слева, зовется грузинским именем Карибче.

— Карибче? — воскликнул Квачи.— Это и в самом деле грузин­ское Слово: порог, врата. Но каким образом? Откуда?

— Там во времена Византии грузины возвели монастырь и наз­вали этим именем. Позже он был перестроен в крепость.

Корабль плыл по Босфору. Ватсон, указывая то налево, то на­право, давал пояснения. Объездившие весь свет Квачи и Бесо не ожидали увидеть в Турции ничего удивительного, но красота Босфо­ра восхитила их.

Пароход приближался к Константинополю.

— Вон дворец Чирагана!... А там Долма-бахче... Мечеть Махмудие... Галата!!

Причалили к пристани. Сошли на берег и в квартале Перу посе­лились в лучшей европейской гостинице.

Квачи начал новую жизнь, которая, однако, в точности походила на ту, что вел прежде — до февральского переворота, до мамзели Керенского, до Октября и "красного ада": три комнаты в первоклас­сном отеле, модные костюмы, отличная еда, прогулки, каваханы, раз­влечения и... женщины. Еврейки, гречанки, армянки, турчанки, арабки, сирийки — красавицы востока! Европейских женщин Квачи познал давно и основательно. Он вкусил запах и цвет их кожи, характер и особенности, склонности и капризы. Теперь ему по душе восточные красавицы — большеглазые, смуглые, мглистые и опаленные, нежные, как ангорские кошки, гибкие, как южные змеи, то горячие, как араб­ские кобылки, то ленивые, словно сытые тигрицы. Их глаза — ночное море, в котором мерцает воинственная звезда любви; их кожа — сло­новая кость, а губы — надтреснутый плод граната. А сам Квачи — не прежний пылкий жеребчик. Теперь это зрелый жеребец — силь­ный, опытный и вышколенный. Он вполне оценил совет Исаака Одельсона, полученный десять лет назад в Булонском лесу. Что говорил тогда пройдоха Одельсон?

Юная девица, как растение без корня; зрелая же женщина — уко­ренившаяся липа. Девица сеет, а женщина — пожинает. Первая учится, вторая — учит. Одна застенчиво улыбается или заливается колокольчиком, другая же хохочет и стонет. Ласка девицы — нежный ветерок, ласка женщины — буря. Страсть девицы — язычок пламени, вспыхнул и нет его, страсть женщины — уголь, пышущий жаром. Наконец-то Квачи понял Исаака и разделил его вкусы...