Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая

— В издании Военного министерства вышла книга: «Выучка или воспитание?», из которой Дауерлинг вычитал, что на солдат нужно воздействовать террором, причем степени террора соответствует и степень дисциплинированности. Дауерлинг принял этот принцип за основу своей деятельности и достиг больших успехов. Солдаты, чтобы избежать его криков, целыми отделениями подавали рапорт о болезни, но это ни разу не увенчалось успехом. Кто подавал рапорт о болезни, попадал под усиленный арест. Кстати, известно ли вам, что такое усиленный арест? Целый день вас гоняют по плацу, а на ночь — в карцер. Таким образом, в роте Дауерлинга больные вывелись, Все больные из его роты сидели в карцере. Дауерлинг сохранял на учении непринужденный казарменный тон, начинающийся со слова «свинья» и кончающийся загадочным зоологическим термином «свинская собака». Впрочем, он был очень либерален и предоставлял солдатам свободу выбора. Например, он говорил: «Выбирай, верблюд: в рыло или три дня усиленного ареста?» Если солдат выбирал три дня усиленного ареста, Дауерлинг давал ему сверх того в рыло и прибавлял в виде объяснения: «Боишься, трус, за свою харю, а что будешь делать, когда заговорит тяжелая артиллерия?» Однажды, выбив глаз одному рекруту, он выразился так: «Подумаешь, что за важность? Ему все равно подыхать:. То же самое говорил и фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф: «Солдатам все равно подыхать».

Излюбленным и наиболее действительным средством у Дауерлинга служат лекции, на которые он вызывает всю чешскую команду и читает о боевых задачах Австрии, останавливаясь преимущественно на общих принципах военного обучения, то есть от шпалглей[37] до расстрела или повешения. В начале зимы, еще до того, как я попал в госпиталь, нас водили на учение на плац около 11-й роты. После команды «вольно!» Дауерлинг держал речь к рекрутам — чехам:

«Я знаю, — начал он, — что все вы негодяи и что необходимо выбить вам дурь из башки. С вашим чешским языком вам и до виселицы не добраться. Наш верховный главнокомандующий[38] — немец. Слышите? — затем он скомандовал — «Ложись!»

Все легли, а Дауерлинг стал прохаживаться перед ними и продолжал свои разглагольствования:

«Сказано «ложись!» — ну, и лежи. Хоть лопни, а лежи. Такая команда существовала уже у древних римлян. В те времена призывались все от семнадцати до шестидесяти лет, и все тридцать лет военной службы протекали под открытым небом. По казармам они, как свиньи, не валялись. И язык был тогда тоже единый для всего войска. Попробовал бы кто заговорить у них по-этрусски! Господа римские офицеры показали бы ему кузькину мать! Я также требую, чтобы вы отвечали мне по-немецки, а не на вашем «шалтай-балтай». Ну-с, как вам нравится лежать в грязи? Теперь представьте себе, что кому-нибудь из вас не захотелось бы больше лежать и он бы встал. Что бы я тогда сделал? Свернул бы сукину сыну челюсть на затылок за неисполнение обязанностей солдата, нарушение устава и дисциплины, за неподчинение и бунт, из чего следует, что такого негодяя ждет веревка!

Вольноопределяющийся замолк и, видимо, наметив во время паузы дальнейшую тему из казарменной жизни, заговорил опять:

— Был еще у нас капитан Адамичка, человек чрезвычайно апатичный. В канцелярии он сидел с видом тихо помешенного и глядел в пространство, словно говорил: «Ешьте меня, мухи с комарами». Однажды к нему явился солдат из 11-й роты с жалобой, что прапорщик Дауерлинг назвал его вечером на улице чешской свиньей. Солдат этот до войны был переплетчиком, сознательным рабочим. «Н-да-с, такие-то дела… — задумчиво и тихо сказал капитан Адамичка. (Он всегда говорил задумчиво и тихо.) — Сказал, говорите, на улице? Нужно бы справиться, было ли вам разрешено уйти из казарм? Пока можете итти…» Через несколько дней капитан Адамичка вызвал к себе подателя жалобы. «Выяснено, — сказал он задумчиво и тихо, — что в этот день вам было разрешено уйти из казарм до десяти часов вечера. Следовательно, наказания вы не понесете… Можете итти».

С тех пор за капитаном Адамичкой установилась репутация справедливого человека. Позднее его послали на фронт, а на его место был назначен к нам майор Венцель, и тот наконец основательно прищемил хвост прапорщику Дауерлингу.