Похождения Гекльберри Финна (пер.Энгельгардт)

В СУДЕБНОЙ КАМЕРЕ!

ВСЕГО ЛИШЬ В ПРОДОЛЖЕНИЕ ТРЕХ ВЕЧЕРОВ!

ИЗВЕСТНЫЕ ВСЕМУ МИРУ АРТИСТЫ

ДАВИД ГАРРИК МЛАДШИЙ

И ЭДМУНД КИН СТАРШИЙ,

АНГАЖИРОВАННЫЕ НА ЛОНДОНСКИХ

И КОНТИНЕНТАЛЬНЫХ ТЕАТРАХ,

выступят в своей неподражаемой трагедии

КОРОЛЕВСКИЙ ЖИРАФ,

или

КОРОЛЕВСКАЯ НЕВИДАЛЬЩИНА!!!

Плата за вход 50 центов.

В конце афиши добавлено было еще более жирным шрифтом:

Особам прекрасного пола и детям вход воспрещается.

— Если их это не приманит, то я вынужден буду сознаться, что вовсе не знаю арканзасцев! — с торже ствующим видом объявил герцог. — Эти афиши мы собственноручно вывесим на всех городских пере крестках.

Глава XXIII

Надувательство. — Джим начинает тосковать по родине.

В течение целого дня герцог и король усердно работали, устраивая в судебной камере сцену, занавес и расставляя свечи для рампы. Вечером импровизированный театральный зал оказался переполненным публикой. Убедившись, что все места заняты, герцог, стоявший до тех пор у входных дверей, обошел кругом все здание, вышел на сцену и, остановившись перед опушенным занавесом, произнес похвальную речь своей трагедии: он уверял, что от нее захватывает дух и стынет кровь в жилах. Вообще он так превозносил и саму трагедию, и Эдмунда Кина старшего, которому там предстояло играть главную роль, что публика при шла в величайшее возбуждение. Полагая, наконец, что довел ожидание публики до высшей степени интенсивности, его светлость поднял наконец занавес; ми нуту спустя выбежал на сцену прыжками на четвереньках король, совершенно голый, но раскрашенный всеми цветами радуги. Он был расписан продольными и поперечными полосами, которые, не говоря уж о сделанной ему прическе и других аксессуарах туалета, придавали его величеству, на первый взгляд, довольно дикий, но вместе с тем до чрезвычайности забавный вид. Публика чуть не померла со смеха: король, вы кинув еще несколько лягушачьих прыжков, перекувырнулся несколько раз через голову и на четвереньках же убежал за кулисы. Это привело зрителей в такой невообразимый восторг, что они принялись реветь от удовольствия, хлопать в ладоши, стучать ногами и кричать: «Бис!!!» Король вернулся тогда обратно на сцену и проделал сызнова все представление, украсив его еще несколькими фиоритурами. Его вызвали вследствие этого вторично, и он опять заработал целую бурю аплодисментов. И действительно, этот старый идиот корчил такие забавные гримасы и так потешно дрыгал ногами, что, кажется, заставил бы рассмеяться даже корову.

Затем герцог опустил занавес, поклонился публике и объявил, что всякая трагедия, встретившая такой благосклонный прием, будет исполнена всего еще только два раза, ввиду неотложной необходимости спешить в Лондон, где в Дрюри-Лэнском театре распроданы уже все места на первое ее представление. Отвесив еще поклон, герцог присовокупил, что если ему удалось заинтересовать публику своей трогательной и поучительной трагедией, то он сочтет себя крайне обязанным, если почтенные зрители сообщат своим приятелям об удовольствии, которое доставил им спектакль, и посоветуют им, в свою очередь, по смотреть такую невидальщину, как «Королевский Жираф». Двадцать голосов разом спросили:

— Как?! Разве представление уже кончено?! Не ужели это все?!

— Все! — категорично ответил герцог.

Это послужило сигналом к настоящей буре: все принялись кричать: «Это надувательство!» — в бешенстве повскакали со скамеек и собирались уже ворваться на сцену, чтобы надлежаще проучить великих артистов, когда их остановил рослый, изящный на вид мужчина. Вскочив на свою скамью, он воскликнул:

— Погодите! Позвольте сказать вам словечко!

Убедившись, что его слушают, он продолжал:

— Нас в самом деле надули, и притом самым бессовестным образом. Полагаю, однако, что нам во все не желательно служить посмешищем целому городу, особенно же принимая во внимание, что это нам будут вспоминать до последнего дня нашей жизни. Нет! Мы должны оградить себя, по возможности, от таких насмешек! Всего практичнее с нашей стороны будет уйти отсюда совершенно спокойно, дать самый лестный отзыв о виденном нами спектакле и таким образом надуть все городское население. Тогда, по крайней мере, мы все окажемся в совершенно одинаковом положении! Правду ведь я говорю?

«Совершенно справедливо! Молодец наш судья!» — принялась кричать публика.

— В таком случае, джентльмены, нам не следует даже и заикаться об этом наглом обмане. Разойдемся по домам и будем советовать каждому полюбоваться на «трогательную и поучительную трагедию».