— Если я успею бежать, — продолжал я, — меня здесь не будет, чтобы доказать, что эти плуты вовсе не ваши дяди; да если б я и был здесь, я один все равно не в силах это доказать. Одно я могу: поклясться, что это негодяи, обманщики! Ведь и это чего-нибудь да стоит! Но другие могут их обличить лучше, чем я, им больше поверят. Я вам скажу, как их разыскать. Дайте мне карандаш и клочок бумаги. Ну вот и написал: «„Царственное диво“, „Камелеопард“ в Бриксвилле». Спрячьте это, да смотрите, не потеряйте. Когда суду понадобится разведать кое-что про этих мошенников, пусть пошлют в Бриксвилл и скажут, что поймали людей, игравших в театре «Царственное диво», да пусть, кстати, попросят прислать свидетелей. Вот увидите: стоит вам поманить, и сюда нахлынет весь городок Бриксвилл, мисс Мэри!
Теперь, кажется, все устроено.
— Аукцион должен идти своим чередом, вы не тревожьтесь. Никто не обязан платить за купленные вещи ранее чем сутки спустя после аукциона, а наши плуты не отвяжутся, пока не добудут всех денег, но ведь при теперешнем положении продажа не пойдет в счет, и они денег не получат. Точь-в-точь, как было с неграми: продажа не действительна, и негры скоро вернутся сюда. Негодяи до сих пор не могут получить деньги за негров — они попали в капкан, мисс Мэри…
— Хорошо, — сказала она, — теперь я побегу накрывать стол для завтрака, а потом сейчас же поеду к мистеру Лотропу.
— Ну нет, это не годится, мисс Мэри Джен! Ни под каким видом, — надо ехать до завтрака.
— Почему же?
— А как вы полагаете, почему я хотел, чтобы вы уехали отсюда, мисс Мэри?
— Право, я об этом раньше не думала… Почему же?
— А потому, что ваше лицо не из тех деревянных физиономий, по которым ничего не угадаешь, — у вас лицо как открытая книга, — на нем можно ясно читать ваши мысли. Неужели вы думаете, что можете встретиться с вашими дядюшками, когда они подойдут к вам здороваться и целоваться, и не…
— Полно, полно, перестань! Да, разумеется, я уеду сейчас же и буду очень рада. А как же мне сестер оставить одних?
— Уж об этом не беспокойтесь. Вашим сестрам придется еще немного потерпеть. Ведь мошенники заподозрят неладное, если вы все вдруг уедете. Мне не хочется, чтобы вы виделись ни с ними, ни с сестрами, ни с кем в городе. Спроси вас кто-нибудь из соседей, как здоровье ваших дядюшек, ваше лицо мигом все выдаст. Нет, поезжайте с богом, мисс Мэри Джен, я уж с ними справлюсь. Я скажу мисс Сюзанне, что вы поручаете ей передать ваш привет дядюшкам и сообщить им, что вы уехали на несколько часов — отдохнуть, что ли, или развлечься и навестить знакомых, а вернетесь сегодня же вечером или завтра поутру!..
— Можно просто сказать, что я поехала навестить знакомую, я вовсе не желаю, чтобы им передавали мой привет.
— Ну, хорошо, не будем спорить. А вот еще что: остается мешок с деньгами!..
— Ну, что делать, они его забрали! Какую же дуру я разыграла, и как ловко они выманили у меня эти деньги!
— Нет, ошибаетесь — деньги не у них.
— Как! У кого же они?
— Я сам желал бы знать, да не знаю. Мешок был у меня в руках, потому что я украл его, украл для того, чтоб отдать вам… И я знаю, куда спрятал его, но боюсь, что теперь его уже там нет. Я ужасно сожалею, мисс Мэри Джен, сожалею от всей души — но, ей-ей, я поступил как только мог лучше, честное слово! Меня чуть-чуть не поймали с деньгами в руках, мне оставалось только сунуть их в первое попавшееся место и бежать — а место-то оказалось нехорошее.
— О! Перестань бранить себя, я этого не позволю: значит, иначе поступить нельзя было, не твоя это вина. Куда же ты спрятал деньги?
Мне не хотелось опять наводить ее на грустные мысли о ее недавнем горе: язык у меня не поворачивался сказать ей такую ужасную вещь и воскресить в ее воображении это мертвое тело в гробу с мешком денег на животе! Целую минуту я не мог произнести ни слова. Наконец я решился:
— Если позволите, я лучше не скажу вам, куда я спрятал деньги, мисс Мэри Джен, но напишу на бумажке, и вы можете прочесть ее по дороге, отправляясь к мистеру Лотропу. Согласны?
— О да, конечно!
Вот что я написал: «Я положил мешок с деньгами в гроб. Случилось это, когда вы плакали возле покойника поздно ночью. Я стоял за дверью, и мне было очень жалко вас, мисс Мэри Джен».
Глаза мои опять налились слезами: я вспомнил, как она плакала там, одна-одинешенька, ночью, а эти дьяволы спали под ее кровом, позоря ее и обирая до нитки. Сложив бумажку, я подал ей и заметил, что ее глаза полны слез. Она крепко пожала мне руку, сказав:
— Прощай, я все исполню, как ты велел, и если мы никогда больше не увидимся, знай, что я век тебя не забуду, буду вспоминать о тебе часто-часто и молиться за тебя!..
С этими словами она ушла.