Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

— Под «Во поле берёзонька стояла» может раздеться любой ду­рак! — рявкнула она. — Я тоже могу раздеться под «Во поле берёзонька стояла»... За те деньги, что вам платят в «Виртуозах Хаджибея», вы должны уметь раздеться под любую музыку! Вы знаете, что у Вили в любой момент может быть вспышка озарения, и вы должны быть к этому готовы!

— Девочки, на сцену! Быстрей, быстрей, — торопил режиссёр. — Больше никого не слушать. Следите только за моими жестами! — доба­вил он, не подозревая, что именно последняя команда погубит дело окончательно. Как только девичий хоровод снова появился за спинами юного квартета, Берлянчик дружески обнял режиссёра за плечо и спро­сил:

— Виля, как тебе не стыдно? Ты талантливый художник... Ты ставил прекрасные спектакли… Зачем ты занимаешься пошлятиной!

Виля, нервы которого были на взводе, скосил на Додика не­проницаемый змеиный взгляд:

— Отвяжись! — отрезал он гневным шёпотом и сделал протестую­щий жест рукой, который, ждущие его команду девушки, восприняли каж­дая по-своему: часть из них, строго следуя сценарию и наставлениям зам. директора «В.Х.», эффектно обнажалась, а вторая половина пулей вымелась со сцены, поскольку та же зам. директора «В.Х.» предупре­дила их, что действие перешло в экспромт, и у Вили могут быть вне­запные вспышки озарения.

Тут на сцене появился Гаррик Довидер с кровавым синяком под глазом и оборванным рукавом. Раздувая свои огромные щёки, он по бумажке проревел:

— Композитор Гайдн. Серенада!

После этого вышел новый виртуоз, поправив бабочку, и теперь уже всем квинтетом детишки принялись за поверженную публику, кото­рая стала покидать зал. Последними ушли призёры.

На следующий день Берлянчику позвонили домой и предложили от­казаться от своей доли в «Виртуозах Хаджибея». Додик не принял это всерьёз, а ещё спустя неделю по его машине дали автоматную очередь. Берлянчика спасло то обстоятельство,что именно в этот момент он потянулся к ножке медицинской сестры, которую отвозил после проце­дуры, и поэтому пули прошли над головой.

Решив не испытывать судьбу, он на время спрятался в больни­це, куда Додика положили на обследование и откуда ночью выкрали его.

Глава 8. Кровавый уик-энд Додика Берлянчика

Берлянчик лежал на запыленном паркетном полу, раскинув руки и разведя носки больничных шлёпанцев,в которые были обуты его ис­худавшие ноги. В треугольнике между шлёпанцами метался мотылёк, видимо, испуганный этим новым для его царства полосатым и тощим предметом. Вид мотылька усиливал ощущение беспомощности и неле­пости бытия; как всякий человек, измученный опасностью и страхом, Берлянчик искал ту отправную точку в бешеном водовороте мыслей и чувств, которая помогла бы ему принять кровавую развязку со спокой­ным достоинством мужчины. Сначала он искал успокоение в думах о дочери и жене, но это не облегчило его страданий, потому что семья­нином он себя почувствовал только после второго инфаркта, решив, что надо побыть в благочестии хотя бы несколько дней до кончины.

Тогда он стал думать о бизнесе и «Виртуозах Хаджибея». Но это ещё больше расстроило его! Ибо если собственный конец он вос­принимал как естественный финал одряхлевшего существа, то с дея­тельностью «Виртуозов Хаджибея» были связаны его почти юные уст­ремления и надежды, которые теперь, как песня, оборвались на полу­слове, и это нещадно угнетало его.

Берлянчик расправил затёкшие чресла и вздохнул. Теперь он понимал, что у него есть только два одинаково печальных выхода: или он откажется от передачи своей доли в «Виртуозах Хаджибея» — и тогда в субботней телепрограмме «Человек и закон» объявят, что из третьей городской больницы ночью вышел и без вести пропал граж­данин Берлянчик Д. С.; или он откажется от самой доли и лишится все­го, что имел, кроме жены Лизы, двух инфарктов и огромных процентов по долгам.

Тут невесёлый ход его мыслей прервал шум подъехавшей машины. Додик понял, что наступают его последние минуты! Он положил таблет­ку валидола под язык, отполз к огромному стенному шкафу и с безотчёт­ной надеждой погибающего спрятался в него. Раздался скрип ключа в двери и стук женских каблуков, за которым следовала осторожная муж­ская поступь.

— Сейчас ужас что творится! — произнёс мужчина, и Берлянчик с изумлением узнал голос Горчака. — Мой товарищ ночью вышел из боль­ницы и пропал. Был человек и нету. Ирочка, так это ваша вилла?

— Да.

— Странно, если вы такие состоятельные люди, зачем тебе раз­деваться в «Виртуозах Хаджибея»?

— Спроси у мужа — это его дикие причуды.

— И, И... он согласен, чтобы ты была наградой для «призёра»?

— Ну, нет! Он позаботился о том, чтобы этого не случилось.

— Гммм... А ты уверена, что он не явится сюда?

— Не бойся, он уехал в Киев.

— А кто тебе сказал, что я боюсь? — произнёс Горчак уже дру­гим, помолодевшим тоном, и тут же бурно приступил к своей роли ис­кусителя, — то есть, стал играть подтяжками и мычать ламбаду, что свидетельствовало о его мужской независимости и игривом настрое.